Гагаи том 1

Поистине нет ничего быстротечнее человеческой мысли. Сомнения, раздумья и выводы, к которым пришел Клим, заняли какие-то секунды. Не успел Тимофей отвести взгляд, как уже получил ответ на свой немой вопрос. И, чтоб у него не оставалось на сей счет никаких сомнений, Дорохов сказал коротко, по-флотски:

— Добро!

После этого Клим уже не мог усидеть на месте. Ему не терпелось ощутить этот миг, когда в паровоз, как говорит Ванюра, «одним махом вселяется тысяча чертей».

Но Тимофей не торопился. Уж он-то знает, какая мощь врывается в цилиндры. Тут надо с головой все делать. Следует подумать о том, чтобы не допустить обрыва — вон какая тяжесть грохочет позади! Не случайно время от времени он притормаживает, поджимая состав на себя..

Тимофей выжидал. Как только состав пошел внатяжку, он подтянул реверс, уже привычным движением послал рукоятку регулятора пара до отказа и начал попускать. Паровоз качнуло вперед, и он помчался — легко, свободно увлекая за собой огромную тяжесть. Дорохов только какой-то миг испытал знакомое ощущение, как бывало при большой волне, когда палуба уходит из-под ног.

— Вот это да! — услышал он восторженный возглас Андрея. — Теперь пойдет, колосник ему в бок!

Дорохов посмотрел на Тимофея, который, высунувшись из окна, озабоченно обернулся к составу. Усилившийся встречный поток знойного воздуха ожесточенно теребил его тронутый сединой чуб.

Первым желанием Дорохова было броситься к Тимофею, обнять, поблагодарить за пережитую радость. Но он сдержался, весь отдаваясь волнующему, увлекающему волшебству скорости. На его глазах рождалось будущее. Он увидел воплощение того, о чем говорилось на Всесоюзном совещании — конкретное проявление умного, по-хозяйски расчетливого использования паровоза. И он снова подумал о том, что должен мобилизовать коммунистов, сделать так, чтобы это будущее как можно скорее стало сегодняшним днем для всех паровозных бригад...

Август дышал зноем. Жар исходил и от котла. Врывающийся в паровозную будку сухой и горячий степной ветер не приносил облегчения. Во рту пересыхало, а каждая клеточка тела сочилась потом. Клим больше других страдал от изнуряющего зноя. Он с завистью посматривал на сухого, жилистого Андрея, бросавшего уголь в топку: как дьяволенок, извивается — сильный, тренированный. Когда-то и он, Клим Дорохов, был вот таким. Когда-то и он бросал уголь в корабельные топки. В бою, под обстрелом интервентов. И ничего. Не задыхался вот так, как большая выброшенная на берег рыба.

Пальцы его сами застегнули робу. И ноги сами привели к Андрею. Клим оттер его плечом, взял из рук лопату.

— Передохни, — сказал. Опытным глазом сразу же определил, куда надо подбросить уголька. Кинул одну лопату в раструску, вторую, третью...

Он работал, может быть, не так быстро, как Андрей, но ловко и сноровисто. В его движениях, в том, как брал уголь, как пускал его веером, угадывалась профессиональная хватка. Этого Андрей не мог не заметить.

— А у вас, товарищ начпо, того... неплохо получается.

— Травишь, сучий сын, — тяжело перевел дух Клим. Ему лестно было услышать похвалу. Но он не обольщался. Конечно, однажды приобретенные навыки не забываются всю жизнь. Однако ведь время тоже кое-что да значит. — Годы не те, Андрюха, — сказал не без сожаления.

— Подумаешь, годы, — возразил Андрей. — В такие годы еще о-го-го! — заговорщицки подмигнул он. — А насчет «соцнакопления», — выразительно глянул на брюшко Дорохова, — два-три месяца у меня в дублерах походите — как бабки пошепчут.

Тимофей не вмешивался в разговор. Смотрел вперед, слушал, улыбался, прикидывал, что ответит Дорохов.

Клим не заставил себя долго ждать.

— Говоришь, поможет?

— Наукой доказано. Без обмана. Ежели что — приходите.

— Спасибо, — засмеялся Дорохов. — Буду иметь в виду.

Ванюра все это время подавал Андрею какие-то знаки, испуганно пучил глаза, манил к себе. Андрей досадливо отмахнулся. Но тот не унимался. Пришлось подниматься к нему на тендер.

— Ты что, балаболка, плетешь? — возбужденно зашептал Ванюра. — На кого критику наводишь? Такое начальство, а он... Гляди, как бы сам не полетел в дублеры, а заодно и мы с Авдеичем.

— За этим и звал? Ах ты, деревня, чертов гагай, колосник тебе в бок. За шкуру свою испугался. Во жила! — возмущался Андрей. — И когда ты станешь человеком? Горе ты мое!

Ванюра действительно был и горем, и проклятьем Андрея. После того, что случилось во время следствия, Андрей никогда бы не стал работать с ним в одной бригаде. Тимофей Авдеевич уговорил. Мол, надо помочь хлопцу стать на ноги. Мол, нехорошо отмахиваться от живого человека. И вот уже сколько времени Андрей воспитывает его, а он опять же за свое.

— Ты мне эти штучки оставь, — строго предупредил Андрей.

— Так ведь...

— Считай, что разговор не окончен. Лекцию прочту по свободе. А сейчас греби уголь.