Гагаи том 1

— Не был я там, — сказал Егор. — К сожалению, не был. — Он с горем пополам свернул самокрутку, прикурил, осторожно втянул в себя дым, похвалил: — Точно, знатный табачок.

Кондрат даже не обратил внимания на то, как оценили его табак.

— А писали ж, танки... — забеспокоился он.

— Если я не был, это еще ничего не значит, — возразил Егор. — У нас не одна танковая часть. Дальневосточники сами управились.

— Угу, — кивнул Кондрат, все еще не веря Егору. — Значит, не был... Ну, а как понимать эту стихию? Война?.. Не война. Что ж это япошки сунулись?

— Прощупывают, — сказал Егор, — силу нашу пробуют.

— Думали, как в девятьсот четвертом? Ан нет, голубчики. Красная Армия быстро мозги вправит. Так?

— Так-так, дядя Кондрат, — подхватил Егор.

...Потом Кондрат еще раз приходил, да не застал Егора дома — у Фроси и Андрея он гостил.

Вообще в эти дни редко приходилось Егору оставаться наедине. А уж выбравшись, долго бродил теми стежками, которые когда-то топтал босоногим мальчишкой. Уходил на выгон, где пас коров. Спускался к Бурлаковой кринице. Побывал в пожелтевшем байрачке.

Сверху светило нежаркое осеннее солнце. А он вспоминал другие поля — каменистые, покрытые рыжей пылью, изрытые окопами. И другое солнце — слепящее, знойное. Слышал разрывы снарядов, ощущал остервенелые пулеметные плевки, растекающиеся по броне...

Однажды он оказался на сырту, у старого, теперь уже совсем бескрылого ветряка. Сюда он прибегал к деду Ивану. Заглянул на подворье, увидел Мокеевну, окликнул ее.

Старушка ответила на приветствие, выжидающе посмотрела на него, осведомилась:

— Тебе кого надо-то, солдатик?

— Не узнаете?

Мокеевна еще раз из-под ладони окинула его подслеповатым взглядом, пожала плечами.

— Да что вы, бабушка?! — воскликнул Егор. — Пыжов я. Егорка.

Дряблое ее лицо сморщилось, глубокие бороздки перерезали его и

вдоль, и поперек. Выцветшие глаза помокрели.

— Одна осталась, — продолжала Мокеевна. — Одна-одинешенька. Веники вот вяжу на продаж. Жить-то надо. Спасибо, Елена потихоньку помогает. Самой тоже не сладко. Небось натерпелась страху. И Тимоша пострадал. И на Фросеньке окошилось. Иди, иди, Егорушка, пока лихой глаз тебя тут не приметил...

Со стесненным сердцем ушел Егор. Невыразимо жаль было эту безответную старушку, которая даже в горе печется о благополучии своих близких.

Об этом Егор сказал Тимофею, испытывая сумятицу разноречивых чувств.

А что мог ответить Тимофей, если с некоторых пор его самого одолевают тягостные сомнения. В свое время, уже снова работая на паровозе, он пытался переговорить с Изотом Холодовым, возглавившим райком. Изот резко прервал Тимофея и посоветовал придержать язык за зубами.

Чернее грозовой тучи ушел от него Тимофей, мысленно понося своего бывшего парторга отборной бранью.

Он, конечно, не знал, что после его ухода Изот достал из ящика стола письмо, клевещущее на Тимофея Пыжова и его жену — «пробравшуюся в партию дворянку, а ныне школьную дилехторшу», еще раз взглянул на знакомый почерк, медленно изорвал, бросил в корзину и вытер ладонь о ладонь.

Смещение Елены, последовавшее вскоре, Тимофей объяснял все той же причиной, по которой и его отчислили из Промакадемии. Он даже не мог подумать, что сделано это было в интересах самой Елены. Изот убрал ее с видного места, одновременно ублажая анонимщика: меры, мол, по письму приняты.

Да, многое Тимофею не ясно в последнее время.

— Может быть, недоверие ко мне — уже ответная реакция? — в раздумье сказал он. — Как можно доверять коммунисту, сомневающемуся в правильности действий компетентных государственных органов? Может быть, все правильно?

Егор наклонил голову, медленно заговорил:

— Меня ранило под Кордовой. В тот день мы шли в атаку без единого снаряда.

В воображении Тимофея вставали лихие кавалерийские рейды. Глухо стонала земля под копытами лошадей, звенели сабли, редкие артиллерийские разрывы расцветали черно-красными фонтанами. Он видел войну такой, какой она запечатлелась в памяти, и, хотя пытался, не мог представить, как в яростном отчаянном порыве навстречу орудийному огненному шквалу мчатся боевые машины и молчат их пушки.

— Мы давили гусеницами огневые точки врага, — медленно продолжал Егор. — Утюжили окопы. Нам ничего иного не оставалось. И нас уцелело совсем немного.

— Защитники республики с боями отходят на север, — сказал Тимофей. — Последние газетные сообщения.

— Да, одной отваги недостаточно, — отозвался Егор. — Силы далеко не равные. Но мы видели, как они бросают оружие, как бегут, оставляя позиции под натиском горстки храбрецов, как поднимают руки — эти хваленые вояки Гитлера и Муссолини. — Егор достал папиросу, размял ее в пальцах, задумчиво проговорил: — Остаюсь я, дядя Тимофей, на сверхсрочную службу. Будем готовиться. У меня почему-то такое предчувствие, что нам еще придется с ними драться.

39