Гагаи том 1

— Ничего себе принимаешь, — сказал стоявший за воротами. — А я-то спешил приветик из Сибири передать.

— Откуда? — переспросил Петро, почувствовав необъяснимое волнение. Что-то смутно знакомое проглядывало в облике этого парня.

— Да открывай же, Петро, — продолжал пришелец. — Григорий я, Пыжов. Неужто не узнаешь?

— Гриш-ка, — выдохнул Петро. Проворно откинул щеколду. — Ух ты ж, оказия какая. Входи, входи.

— Ну и кобель у тебя. Зверь.

Петро поспешно захлопнул калитку, загнал пса в будку.

— Гляди, Степанида, кто к нам прибился, — заговорил, входя в дом.

Степанида уже зажгла лампу. Подсвечивая ею, пытливо посмотрела на солдата.

— Постой, постой... — Удивленно вскинула брови. — Неужто Гринька?!

— Он самый, сестрица.

— Ой Гринь! — кинулась к нему Степанида. — Какими судьбами? Да раздевайся же! — забегала, засуетилась. — Наши-то как? Вот не ожидали, не думали свидеться.

— А это Танюха? — проговорил Григорий. — Выросла. — Шагнул к ней. — Здравствуй, племянница.

— Здравствуйте, — тихо, несмело ответила Таня.

— Выросла, — согласился Петро. — Ты вот тоже поднялся.

— Поднялся, — кивнул Григорий. Взгляд его оставался колючим, диковатым. Левый угол рта дергался.

— Как же там наши? — повторила Степанида.

Григорий не ответил.

— Выпить найдется? — спросил.

В глазах Степаниды — осуждение.

— Аль пристрастился уже?

— Кто ж ее не пьет? — усмехнулся Петро. — Разве только тот, у кого не за что да кому не подносят. — Выставил бутылку самогона, осуждающе глянул на жену. — Парень небось торопится, чтоб не отстать от своих, а ты с нравоучениями суешься.

Григорий зло усмехнулся, выпил.

— Баста! Наотступался! — Повернулся к Петру: — Не угадал. Торопиться-то больше некуда. Догонять мне их не с руки.

У Петра даже дух захватило.

— А как вернутся? — еле вымолвил.

— То им уже все, — сказал Григорий. — Гроб с покрышкой. Против танка с трехлинейкой не повоюешь. Вон куда доперли. Месяц-два и — капец войне. Блицкриг.

— Так-так, — закивал Петро. А в глазах — беспокойство, тревога. — Каков же он, нынешний немец?

— Немец как немец, — ответил Григорий. — Комиссаров не терпят. Партийцев. Еще евреев. Спуску им не дают. Остальных не трогают.

— Вот видишь, Петя, — вмешалась Степанида. — Ежели и Гриня не забоялся остаться, чего ж нам тревожиться.

В свое время Степанида окрестила Гришку пригульным вылупком. А теперь братцем кличет. Видит в нем что-то от своей натуры.

— Как же вы жили там, в Сибири? — не терпелось Степаниде.

Петро разлил по стаканам оставшийся самогон.

— Ко времени посуду наполнил, — сказал Григорий. — Помянем Михайлу.

— Помер? — сплеснула руками Степанида. — Давно? От чего помер?

— Кокнули, — проронил Григорий. — Еще туда ехали.

— Как же это? За что?

— Нас везли в товарных вагонах, — начал рассказывать Григорий. — За Урал уже перевалили. Не спал я, когда он с жинкой шептался. «Мне, — говорит, все равно терять нечего. Тимошку порешу, а там будь, что будет». Отговаривала его Анна. Просила остаться. Не послушал. Бежал. Может, ушел бы, так пуля догнала. — Гришке снова судорогой свело угол рта. — Немного не добежал до леса.

— Царствие небесное, — перекрестилась Степанида, не очень близко к сердцу приняв весть о смерти брата. Запомнила, как Михайло обошел ее и Петра с батиным наследством, как палил по ним из ружья. Скорее для вида сказала: — Горе-то какое. Значит, овдовела Анна. — И полюбопытствовала: — Ну, а ты как?

Григорий отвел наполненный хмельной одурью взгляд, мрачно проронил: .

— Сам по себе живу.

На костлявом лице Степаниды заиграл румянец. В глазах не зрачки — шипы острые.

— Верно, братец, — согласно закивала, — ля себя надо жить. Правильно это ты сообразил.

За окном сгустилась тьма. Землю окутал тихий вечер на редкость сухой и теплой осени.

— Завтра, наверное, вступят, — проговорил Григорий. — Совсем малый заслон прикрывал наш отход.

Степанида встрепенулась.

— Ох, боже мой! Засиделись. — Быстро глянула на мужа. — Пора, Петя, а то как бы в дураках не остаться.

— Ты о чем? — спросил у нее Григорий.

— Так ведь все растащут.

— Добра много брошено, — пояснил Петро. — Грех не попользоваться.

— То так, — согласился Григорий. Поднялся из-за стола, сыто потянулся, сорвал с себя гимнастерку. — Ну-ка, давай мне во что переодеться. Подсоблю.

...Дымились руины депо и резервуара технической воды. Горел пакгауз. В красных сполохах пожара сновали черные тени: кто побойчей и предприимчивей, выхватывали из огня невывезенное зерно. Какие-то люди шныряли по поселку, вламывались в оставленные дома, что-то тащили, в три погибели сгибаясь под тяжестью, храпя от натуги. Тарахтели в ночи тачки.

Петро выехал со двора подводой. Покатил прямо к складу. Уж он знает, где что лежит.

— Это мы, Гринь, мигом сообразим, — сказал своему нежданному помощнику...