Гагаи том 1

По селу шел Маркел Сбежнев, во все глаза смотрел по сторонам, узнавал и не узнавал свою Гагаевку. Во многом она изменилась. Выползла из яра, потянулась новыми улицами по бывшему пустырю в сторону Алеевки. Дома добротные, все больше кирпичные, крытые черепицей, а то и этернитом. Ровными клетками сады распланированы. И провода тянутся во все концы — электричество, радиотрансляция.

Да, трудно признать Маркелу Крутой Яр. И не мудрено. Десять лет, день в день, отбыл свой срок. За это время ой-ой сколько воды утекло.

И радостно, и горько на душе у Маркела. Вот он снова на свободе, дома. Как мечтал об этом! Как торопил время!

Молча шел Маркел. Прошлое с жесткими нарами, конвойными, злобствующим кулачьем и босяками, работавшими рядом, не хотелось вспоминать. Настоящего у него еще нет. Надо все начинать заново. А каким станет будущее? И сколько его, этого будущего, осталось?

Молчал Маркел. Неразговорчивым стал. Все больше слушал, что жена говорит. А она ни на минуту не умолкает, глаз с него не сводит и будто изнутри вся светится. Встретила на вокзале, и забылись годы разлуки, тяжкое одиночество, бессонные ночи над рукоделием, чтоб заработать лишнюю копейку, накормить, обуть, одеть детишек — Саньку, Зосима.

Прошел мимо мальчонка, поздоровался.

— А этот, Мария, чей? — спросил Маркел.

— Да Яшка же Алешки Матющенка, — ответила она. Вздохнула: — Растут...

Те, кто знал Маркела, заговаривали, смотрели на него, как на выходца с того света, провожали удивленными и любопытными взглядами.

Встретился Емелька Косов.

— Кого я вижу! — закричал, полез обниматься. — С возвращением тебя, Маркел. Значит, оттрубил? Ну-ну. И то — пора уж. Мария заждалась. Молодец она у тебя, не при ней будь сказано. Ей-ей. Не то что моя шлюха Глашка. Небось помнишь такую? Только отлучился, а она, стерва, хвост в зубы и пошла подолом мести. — И слова не дал сказать Маркелу, заспешил: — так ты заходи по свободе, — пригласил к себе. — Как-никак, на одних харчах с тобой пробавлялись.

Маркел недоумевающе посмотрел ему вслед, перевел взгляд на жену:

— Что это он? Вроде и друзьями не были...

— Как же. Сидел в допре. За спекуляцию. Тож в свояки набивается... А про Глафиру брешет. Не таскалась она. За вдовца вышла и уже целый выводок ему наплодила. Со счета можно сбиться. В минувшем году еще одно появилось — чи пятое, чи шестое. Димкой звать. Потешной такой пацан.

Из переулка донесся топот, послышались зычные слова команды:

— Раз, два! Раз, два! Раз, два, три! Левой! Левой!

Молодой высокий голос повел:

Броня крепка, и танки наши быстры.

И наши люди мужества полны...

— Саня, Саня наш поет, — засуетилась Мария. — Слышишь, Маркеша? Его голос.

Припев грянул мощно, многоголосо:

Гремя огнем, сверкая блеском стали.

Пойдут машины в яростный поход.

Но песня оборвалась на полуслове. Санька увидел отца, невольно приостановился. В передних рядах колонны произошло замешательство.

— Что там такое? — повысил голос лейтенант. — Взять ногу. Рр-раз, два! Левой! Рр-раз, два! Левой!

Призывники выравнялись, пошли дальше.

— Пташка, кому говорю: левой, левой! — не унимался лейтенант.

Последний в колонне низкорослый парнишка засуетился, засеменил.

стараясь приноровиться ко всем.

— Горе ты мое, Пташка, — сказал ему лейтенант. — Весь вид портишь. — И когда наконец тому удалось пойти в ногу с остальными, скомандовал: — Сбежнев, запевай!

Санька махнул отцу и матери рукой, во всю силу легких запел:

Если завтра война, если завтра в поход.

Если черные силы нагрянут...

— В солдаты готовятся, — проговорила Мария. — На службу уже идти Сане.

Маркел не раз думал о том, как встретится с повзрослевшим сыном. Что скажет ему? Поймет ли его Санька? Другом будет или врагом? И теперь разволновался. Словно издалека, донеслись слова жены:

— А рядом с Саней Тимофея Пыжова сынаш — Сергей.

В памяти у Маркела всплыло далекое зимнее утро. И сам он, со скрученными назад руками, в окружении Громова и Недрянко. За санями бежит Мария — простоволосая, немая от горя. И плачущий Санька, путающийся в полах подвязанного кушаком зипунишка. А посреди заснеженного подворья, широко расставив ноги, стоит Тимофей Пыжов — суровый, непреклонный.

Маркел тряхнул головой, стараясь избавиться от этого видения, услышал удаляющийся, звучащий как клятва, голос сына:

Как один человек, весь советский народ За Советскую Родину встанет...

Молчал Маркел. Шел ко двору, к своей семье, и трудно было понять, о чем он думает, какие мысли роятся в его преждевременно поседевшей голове.

Книга третья ЛИХОЛЕТЬЕ

1

— Как же теперь? Что же теперь? — причитала Нюшка Глазунова, испуганно уставившись на мужа.

— Поживем — увидим, — хмуро отозвался Афанасий, избегая взгляда круглых Нюшкиных глаз. — Небось тоже люди... немцы-то. В восемнадцатом году...

— «Люди», — вмешался в разговор родителей Ленька. — Фашисты они, вот кто.

Афанасий резко обернулся к сыну:

— Нишкни, щенок! Чтоб я этого не чул! Понял?!