Гагаи том 1

По-разному ждали гагаи чужеземцев. Маркел Сбежнев тяжело ворочался в постели, вздыхал, вставал попить и снова укладывался. Сон не приходил, как и к Марии, притаившейся рядом с ним. В другой комнате похрапывал Зосим — второй сын. Что ему? Молодое, беспечное. По-старушечьи кряхтит и вовсе ничего не понимающая годовалая дочка, появившаяся на свет белый совсем некстати. На радостях, что снова вместе, не опомнились с Марией, как приобрели.

Спят домочадцы. Кажется, навалилась дрема и на выбившуюся из сна Марию. А Маркела заполонили думы — черные, безрадостные, тревожные. И не отпускают.

Вернувшись из заключения, он не стал проситься в колхоз, не мог. Сунулся было на транспорт — не взяли. На кирпичном заводе тоже отказали. Требовать? Настаивать? Добиваться?.. Не с его репутацией. Срок-то он свой отсидел. Да ведь в приговоре еще пять лет «поражения в правах» значится. Кому он такой нужен? Кто за него вступится? Тогда, пожалуй, лишь в Емельке Косове нашел Маркел сочувствие и участие.

«Не тужи, — прослышав о его беде, говорил Емельян. — Я вот не пропал. Спасибо допру, — криво усмехнулся он, — специальности обучил. Небось и ты не сидел склавши руки».

Пришлось Маркелу зарабатывать на жизнь тем, что брался людям дома кирпичом обкладывать. Последнее время многие строились. Недостатка в заказах не было. А дело свое Маркел постиг в совершенстве, выводил стены добротно, со вкусом. Каждый застройщик норовил заполучить его, переплатить, лишь бы до дождей управиться.

Никого Маркел не брал в пай. Подручным Зоська у него работал. За сезон успевали хорошие деньги зарабатывать. Шестнадцать Зосиму перед войной стукнуло, а он уже два года по-настоящему трудится. Окреп, раздался в плечах. Пожалуй, в силе и старшему — Саньке, — ушедшему в армию, не уступит.

Безбедно жил Маркел, а душевного удовлетворения все равно не было. Нет-нет и подступит к сердцу злая обида: «За что?.. Почему со мной так несправедливо обошлись?»

Он и себе не хотел признаваться в том, что отчасти сам повинен в случившемся. Не хватило ему сил до конца стоять на своем, отмести клевету.

Та ночь все решила в судьбе Маркела, зловещей тенью нависла над всей его жизнью. И сейчас напомнила о себе: «Достойных вывезли в тыл, а ты клейменый. Где денешься — не велика потеря».

Маркел все больше ожесточался. Лучше бы ему и не видеть, как уезжали эвакуированные. Нет, приперся.

— Ладно, Маркеша, — тихо заговорила Мария. — Что уж тут вздыхать. Будем на лучшее надеяться.

— На лучшее?..

И умолкли. Лежали в темноте с открытыми глазами, прислушивались. В хате жарко — из-за малой пришлось печь протопить. Теперь Маркел не знает, куда себя деть. На душе хмурь — то ли от духоты, то ли от тяжких и беспросветных, как эта ночь, мыслей.

Не спала и Антонида Пыжова. Выбившись из сил, уже не выскакивала, не сновала под дверью Фросиной горницы, не заламывала руки. Сидела угнетенная, сломленная обрушившейся бедой, тупо уставившись на образа, подсвеченные лампадкой, и лишь повторяла:

— Ох, боже мой. Царица небесная, не обойди своей милостью...

...Это она, Антонида, прибежала к уже отправляющемуся поезду, отыскала Дмитрия Саввича, бросилась ему в ноги: «Спаси! Дочь спаси!»

«Что с ней?» — скорее по привычке осведомился Дмитрий Саввич, устраивавший в вагоне семью.

«Ой доктор, Фросенька умирает! Не разродится! Никак не разродится!» — кричали в ней материнская боль и отчаяние.

Нет, Антонида не знала, какие мысли пронеслись в голове Дмитрия Саввича. Он нахмурился — и у нее упало сердце. А потом уловила подбадривающий, обнадеживающий взгляд. Еще не смея поверить, вымученно, сквозь слезы улыбнулась ему, столпившимся вокруг людям. И вдруг увидела наполненные ужасом глаза докторши, услышала ее крик: «Митя!»

«Да-да, — повернувшись к жене, сказал он. — Ты права. Я не могу не остаться. — Поцеловал сыновей, обнял ее, шепнул: — Береги детей. — И, уже выпрыгнув из вагона, пообещал: — Я догоню вас! До-го-ню!...»

Он и в самом деле надеялся вскоре освободиться. Поторапливал еле успевающую за ним Антониду, на ходу спрашивал: «Давно началось? Кто-нибудь есть возле нее?»

«Вторые сутки, родимец ты мой. Вторые сутки мается, — отвечала Антонида. — Ото как попала под бомбу, так и началось».

«Под бомбу?» — не понял Дмитрий Саввич.

«Ну как налет был, третьего дня. Бежала она к погребу, а в огороде бомба упала... Не доходила. Мы ж эвакуироваться собирались».

«Ранило?» — обеспокоился Дмитрий Саввич.

«Целенькая, целенькая, — поспешила заверить его Антонида. — Бог миловал. Ни царапинки нет. Кинуло ее, бедную, тем взрывом... А хлопочет над ней хозяйка наша, Лидоровна. Роды ей не впервой принимать. Почитай, все наши бабы сквозь ее руки прошли, когда больницы-то не было. И у меня принимала. Да вот с Фросенькой чтой-то не так. Ой, не так. Как бы эта бомба не навредила».

Дмитрий Саввич немного успокоился — все же знающий человек находится у постели роженицы, а опытные повитухи, как правило, неплохие акушерки. Небось старая Русь только им и обязана, что не оскудела людьми.