Читаем Гагаи том 1 полностью

— Непонятно. Совсем непонятно. — И, спустя некоторое время, добавит: — Что ж, будем надеяться на лучшее.

И опять Фрося почувствовала себя неловко. Ведь в самом деле Сбежнев мог засечь ее на этом. А Дмитрий Саввич разгладил листовку, еще раз прочел.

— Все точно, — сказал.

— Так вы уже знали?

— Да, успел, — как-то уклончиво отозвался Дмитрий Саввич. — Но откуда стало известно мальчику?.. Кстати, Фрося, ты ведь была от него дальше, чем Сбежнев. И узнала. Значит, Сбежнев тем более должен был опознать.

— Конечно.

— Глупый мальчишка, — в сердцах проговорил Дмитрий Саввич. — Ну как же так неосторожно. Пропадет. Или сразу возьмут, или слежку установят, а беды не миновать. — И вдруг повернулся к Фросе: — Вот так, Фросенька. Малейшая неосторожность ведет к гибели. Запомни это, если хочешь помочь Родине.

— Дмитрий Саввич! — взволнованно воскликнула Фрося, вовсе не ожидавшая такого оборота. — Да я... я... Ой, как хорошо, что пришла к вам! — Она чуть ли не плакала от счастья. — Я же совсем не за тем шла, — говорила сбивчиво. — Ну, я хотела найти вас. Правда. Я искала. А шла лицо испортить. Спросить, что можно сделать с ним. Пристают...

— Да-а, — заговорил Дмитрий Саввич. — Война... И духовный взлет народа — война. И моральное падение целых наций — тоже война. В одном слове — два начала. В едином слове слились величайшая справедливость, пробуждающая в людях самые возвышенные чувства: любовь к Отечеству, готовность защищать его до последнего вздоха — и... величайшая гнусность разбойников, врывающихся в чужой дом, порождающая самые низменные инстинкты... А еще находятся «теоретики», утверждающие, что война — естественное состояние человечества. Какое кощунство! Разве люди для того рождаются, чтобы быть убитыми? Разве красота человеческого тела создана для надругательства?.. — Дмитрий Саввич возбужденно прошелся по кабинету, остановился перед Фросей, положил ей на плечо руку. — Мне не хотелось бы подвергать тебя опасности.

Фрося подняла на него испуганные глаза.

— Дмитрий Саввич! — воскликнула в отчаянии. — Поручите мне что-нибудь! Я все сделаю. Вот увидите. Себя не пожалею...

— Ну-ну, успокойся, — проговорил он. — Себя надо жалеть. Я хочу, чтобы ты была благоразумна и еще встретилась бы со своим Андреем. Тебе также надо уяснить, что у нас все поручения важны — большие ли, малые. Все это — удары по врагу.

Фрося кивала, согласная на любые условия, лишь бы ее не оттолкнули, не отвергли.

Ленька оставался на свободе. Фрося, наблюдавшая за домом Глазуновых, все больше убеждалась, что и слежки никакой нет. Более того, Ленька приютил ушедшего из дома сына Маркела Сбежнева — Зосима.

Установив все это, Фрося улучила подходящий момент и перехватила Леньку на пути домой. Как ей удалось выудить нужные сведения, она не рассказывала Дмитрию Саввичу, а передала лишь суть разговора. Оказывается, то, что касалось поражения гитлеровцев под Москвой, выболтал немец Ленькиной сестре. Просто Леньке удалось подслушать. Все же остальное никак не проясняло поведения Маркела Сбежнева. Ленька писал листовки с его сыном. Маркел не трогает Леньку, ибо в противном случае накличет беду и на своего сына. Тут все объяснимо. Но почему он не сорвал листовку, не уничтожил доказательство вины Зосима?

И другой вариант не вносил ясности. Если предположить, что Сбежнев не знал об участии в этом деле сына, значит, Ленька должен быть арестован. Возможно и то, что Сбежнев не узнал мальчишку. Тогда снова возникает тот самый вопрос: почему оставил листовку на столбе?

— Ладно, Фрося, — сказал Дмитрий Саввич. — Сбежневым я сам займусь. Попытаюсь разобраться в свободное время... Надеюсь, предупредила мальца, чтобы не делал глупостей?

— У нас свой уговор, — ответила Фрося. И оживленно добавила: — А слух-то пошел: «Жива Красная Армия. Бьет немчуру». Приободрились люди.

— Теперь мы сможем пошире развернуться, — заговорщицки подмигнул ей Дмитрий Саввич.

Фрося не поняла, что имеет в виду доктор. Но спрашивать не посмела. А Дмитрий Саввич заговорил сдержанно, официально:

— Слушай внимательно. Поселок хорошо знаешь?

Фрося кивнула. Дмитрий Саввич посмотрел на часы.

— Уже через сорок пять минут ты должна быть там, — продолжал он. — Вот по этому адресу... Запомнила? Когда откроют, спроси: «Я слышала, здесь продается трильяж». И если тебя пригласят: «Пожалуйста, за осмотр ничего не берем», можешь смело входить. Там тебя будет ждать наш товарищ. Он поселковый. Его ты, может быть, и не знаешь, но это не столь важно. Познакомитесь... Для полной уверенности в том, что это нужный тебе человек, спросишь: «Вы тоже покупатель?» А он должен ответить: «С удовольствием уступлю вам». Будешь выполнять его указания.

Фрося снова кивнула.

— И последнее, — сказал Дмитрий Саввич. — У меня тебе появляться незачем. Можешь прийти лишь при крайней необходимости. Причем в рабочее время, записавшись на прием.

Он подбадривающе кивнул Фросе, пожал руку. Ей надо было уходить, но Фрося медлила, подняла на него просительный взгляд и, вдруг решившись, заговорила торопливо, взволнованно:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Мой лейтенант
Мой лейтенант

Книга названа по входящему в нее роману, в котором рассказывается о наших современниках — людях в военных мундирах. В центре повествования — лейтенант Колотов, молодой человек, недавно окончивший военное училище. Колотов понимает, что, если случится вести солдат в бой, а к этому он должен быть готов всегда, ему придется распоряжаться чужими жизнями. Такое право очень высоко и ответственно, его надо заслужить уже сейчас — в мирные дни. Вокруг этого главного вопроса — каким должен быть солдат, офицер нашего времени — завязываются все узлы произведения.Повесть «Недолгое затишье» посвящена фронтовым будням последнего года войны.

Вивиан Либер , Владимир Михайлович Андреев , Даниил Александрович Гранин , Эдуард Вениаминович Лимонов

Короткие любовные романы / Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Военная проза