— Братцы! Товарищи! — вскрикивал Игнат, которому Громов развязывал руки. Он плакал и смеялся. — Товарищи! Избавители. На смерть паразит гнал. Маркел! Артем Иванович. Я ведь его, гада, сам окликнул. Сколько раз на бюро рядом сидели. Обрадовался. Думаю, ага, не всех фрицы похватали. Повоюем еще. А он... — Игнат пнул извивающегося на снегу Недрянко. — Паскуда...
— Не надо, — хмуро проговорил Маркел. — Садись в сани...
— А этот? — Громов качнул головой в сторону Недрянко.
— Пусть додыхает, — ответил Маркел. — Може, почувствует, как оно Алексею было с жизнью расставаться, Изоту Холодову. Как мне десять лет... — Он задохнулся. И, справившись с волнением, добавил: — Придется пристрелить. Не ровен час, подберет кто-нибудь этакое дерьмо.
Пуля толкнула Недрянко. Он ткнулся лицом в снег. Замер, будто убитый. Так и лежал, пока не скрылись в снежной заметели отъехавшие сани. «Не добили... не добили...» — пронеслось в голове. Надежда на спасение и сразу же овладевшая им мысль разоблачить крутоярского старосту, отдать в руки Фальге придали ему сил. Недрянко напрягся. На ноги он не смог стать. Они были словно ватные, будто чужие. Резкая боль в животе при попытке подняться бросила его на снег.
Недрянко заскрежетал зубами. Превозмогая боль, пополз, подтягиваясь на руках. Его влекла вперед неодолимая жажда жизни. Он впивался ногтями в припорошенный свежим снегом наст, пока не задеревенели изодранные пальцы.
Нет, Недрянко и сейчас не думал о тех, кому тоже хотелось жить, но кого он замордовал. Не чувствовал их боли. Его не мучили угрызения совести. Не испытывал он раскаяния. Не маячили перед глазами повешенные, расстрелянные, заживо погребенные... Его жгла своя боль — беспощадная, бесконечная, невыносимая.
Опускались сумерки. Крепчал мороз. Снег уже не падал отвесно большими хлопьями, а закружил — мелкий, колючий. Усилившийся ветер погнал поземку. Передвигаться стало еще трудней. Недрянко полз вслепую. За ним тянулся кровавый след. И с каждой ушедшей каплей крови терялись силы. Недрянко все чаще замирал, распластанный, сжигаемый внутренним жаром, хватал разгоряченным ртом снег. Потом подтягивался на локтях — всего несколько сантиметров и вновь сникал.
По его следу бесшумно крались две серые тени. Волк, обогнув добычу, забежал вперед. Волчица осталась позади.
Недрянко снова зашевелился, приподнял голову, увидел перед собой оскаленную морду зверя, почувствовал его зловонное дыхание. В затухающем сознании Недрянко возник страх. Из горла вырвались хриплые всхлипы.
31
Приспособился Митька Фасон со своими дружками таскать посылки. А их скопилось — горы: и на пакгаузе, и в школьном дворе. Так и не дошли они до адресатов. Капитулировал Паулюс, сдался в плен вместе со своей армией. Трое суток на комендатуре и управе висели поникшие траурные флаги, и растерянные гитлеровцы ходили, словно в воду опущенные. Воспользовавшись этим, хорошие запасы сделал Митька. Вся орава работала не покладая рук. «Зачем добру пропадать? — говорил Митька, подбадривая своих сподвижников. — Помянем доблестных солдат фюрера...».
И они «поминали». Каждая посылка — неожиданность. Одни из них победнее, другие побогаче. Были и совсем роскошные, начиненные деликатесами: шнапс, коньяк, вина, колбасы, ветчина, домашнее печенье, сладости, сигареты... Самый разнообразный ассортимент. Почти в каждой посылке — теплое белье, носки. К русской зиме готовили своих вояк. Заботились чтоб не простыли. От простуды хотели уберечь, а того и не думали, что совсем иное им уготовлено.
Митьку не занимали размышления подобного рода. Для него все было гораздо проще. Вскрыв убогую посылку, он разражался руганью: «Падлы, ввели в заблуждение честных жюликов. Стоило надрываться, переть эту дрянь...» Зато посылки с выпивкой, хорошей закуской и настоящими сигаретами вызывали в нем восхищение и энтузиазм. В таких случаях он потирал руки, патетически восклицал: «Вот это да! Родственнички — шьто надо. Не жьмоты...»
Тем и жили, что находили в посылках. Привыкли. Невесело стало, когда кончились запасы. А у штабелей снова стояли часовые. Митька ворчал: «Сволочи и кретины. Будто мине выпить не надо. Даром продукт портится...»
В последнем несомненно был прав Митька. Под открытым небом лежали посылки. Снег их заметал, сковывали морозы, секли февральские ветры. В оттепель они подмокали. А увезти... не до того было немцам. Разделавшись с группировкой Паулюса, советские войска развили наступление. Теперь уже Манштейн, так и не сумевший пробиться на помощь шестой армии, попал в переплет. Ему шли подкрепления. От него беспрерывно двигались госпитальные эшелоны. Ленька Глазунов и Зосим Сбежнев уже знали: больше обычного проследовало санитарных поездов — завтра листовки сообщат об освобождении еще нескольких населенных пунктов.