Гагаи том 1

Закричал Сережка, кинулся к матери. Его перехватила медсестра, повела к двери. Прибежали врачи, няни. Марфа безропотно повиновалась, когда ее взяли об руку и повели из палаты. А Сережка вырывался, плохо соображая, что делает. Уж очень много бед свалилось на его худенькие плечи. Сначала что-то непостижимое случилось с матерью. Он узнал об этом на следующий же день после того, как в тот злополучный вечер, не дождавшись родителей, забылся, сморенный сном. Ему сказал отец, как взрослому — сурово, без утайки: «Не сберегли мы свою маму, Сергей. От ран умирает...» И отвернулся, опустив поседевшую голову. Сережка еще не знал, что можно поседеть в одну ночь, в один миг. Теперь он знал это. Отец сутулился. Спина его непривычно вздрагивала. Сережка не знал, что можно плакать молча, без слез. Теперь убедился в этом. Он прильнул к отцу, ощутил дрожь его тела, заплакал, давясь слезами. Для него мать была самой умной, самой красивой, самой доброй из всех, живущих на земле. И он не мог допустить мысли, чтобы кто-нибудь думал иначе. Он Никак не мог понять того, что произошло.

Сергей плакал, и впервые отец не корил его за это, не успокаивал. Сергей не подозревал, что отец и сам готов был расплакаться, чтобы облегчить душу. Но слез у него не было. Была нестерпимая боль и пришедшее ей на смену какое-то холодное, еще более мучительное оцепенение.

Потом исчез отец, не повидавшись, не сказав ни слова.

— Уехал, — как-то неестественно оживленно объяснил дядька Савелий, когда Сергей пришел из школы. — Скоро вернется, — продолжал он, без надобности суетясь, избегая недоуменно-растерянного и выспрашивающего Сережкиного взгляда.

Сергей почуял в этом что-то неладное, уронил сумку с книгами.

Савелию пришла на выручку Киреевна.

— Ну, что ты, Сергей-воробей? — заговорила строго. — Нешто мы тебя обижать будем, глупый. Свой ты для нас. Уразумел? Вместо внучонка мне.

Сергей смотрел на нее, не в состоянии разобраться во всем этом.

— Чего уставился?! — прикрикнула Киреевна. — Батя наказал, пока в отлучке, присматривать за тобой. Мой руки и садись за стол, обедать будем.

У Сергея немного отлегло от сердца. Он поел, вышел на улицу. Мальчишки собирались играть в «сыщика», начали разбиваться на две группы. Появился Гринька. Увидев Сережку, указал на него пальцем:

— А я с каторжными не играю.

Сергей подступил к нему.

— Кто каторжный?! Кто?!

— Ты и есть каторжный! — выкрикнул ему в лицо Гринька. — Милиция забрала отца? Арестовала? Посадила в тюрьму? Посадила! А ты...

Гринька еще что-то хотел сказать. Но Сережка вцепился в него, свалил на землю, насел и принялся колотить, Гринька отчаянно сопротивлялся и еле вырвался, поцарапав Сережке щеку, надорвав воротник пальто...

Таким и пришел Сергей домой. Бросился на кровать лицом вниз, закусывая губы и вздрагивая всем телом, тихо заскулил. Впервые он почувствовал себя одиноким, никому не нужным. Впервые ощутил, как что-то большое, неизвестное и неумолимое, вопреки воле и желанию, вторглось в его жизнь.

Чего только не передумал Сережка, оставшись наедине со своими мыслями. Он ходил в школу, ел, спал, но ни на минуту не забывал о том, что обрушилось на него. Нервы его напряглись до предела. И вот теперь, при виде умирающей матери, Сережка сдал.

— Пустите меня! — ричал он, отбиваясь руками и ногами. — Пустите!!!

Его увели вслед за притихшей, безропотной Марфой. В дверях Сережка рванулся, последний раз крикнул:

— Ма-ма! — и сомлел.

Елена открыла глаза. В ушах еще звучал полный отчаяния крик сына.

— Сережа, — еле слышно проговорила она. Беспокойным взглядом обвела палату, недоумевая, как и почему очутилась здесь, на больничной койке. Попыталась приподняться, застонала от резкой боли под лопаткой, бессильно припала к подушке.

Над ней склонился врач — обрадованный и обеспокоенный. Рука привычно нащупала пульс, глаз скосился на циферблат часов.

— Дмитрий Саввич? — узнала его Елена. И забеспокоилась: — Сережа звал. Меня звал...

— Ну, Елена Алексеевна, нельзя так волноваться, — улыбнулся Дмитрий Саввич. — С Сережкой ничего не случилось. Приходил проведать. А вот вы, говоря по правде, нас очень напугали.

— Что со мной?

— Потом, потом, — решительно сказал Дмитрий Саввич, еще не зная: то ли миновал кризис, то ли инстинкт матери, услышавшей зов своего ребенка, пробудил к жизни эту слабую, совсем было умиравшую женщину. — Успокаивайтесь. Постарайтесь уснуть, — внушал он. — Вам просто необходимо отдохнуть.

И Елена действительно уснула. Ее сон был крепкий, освежающий, благодатный — без мучительных сновидений и бредовых галлюцинаций. Дмитрий Саввич еще раз проверил пульс, удивленно, будто впервые видел, смотрел на Елену, восхищаясь той силой, которая была заключена в столь хрупком теле. Теперь он не сомневался: опасность миновала.