Гагаи том 1

А нынче и праздничная служба не принесла ей желанного успокоения. Напрасно она исступленно била поклоны, шептала горячие, идущие от сердца молитвы, спрашивала у бога совета. Молчал бог. Бесстрастно смотрел немигающими глазами прямо перед собой, никого и ничего не замечая. Молчали его архангелы — суровые, непреклонные. У них хватило силы проклясть Каина, поднявшего руку на брата. А она всего лишь слабая женщина. Она мать. И оба оставшиеся в живых сына одинаково дороги ей. Обоих она носила под сердцем, обоим отдала свою кровь, обоих вскормила своей грудью. Михайло обликом в нее пошел, да лютость ему Авдей передал. Тимофей по виду — в отца, а мягкость в него вошла от нее. И вот разрывается старое сердце меж детьми. И за Тимошу страшно так, что холодеет все внутри, отнимаются руки, ноги, мутнеет рассудок. Живет и не ведает, как по пятам за ним ходит ненависть старшего брата. И Михайла жаль. Если дознаются — не сносить ему головы, непутевому. Неужто ж ей, матери, предавать свое дитя?! Ну, а как же тогда с Тимошей? Как отвести от него преступную руку брата?

В тяжких думах совсем извелась Марфа. А они ее гложут еще с тех пор, как сгорела Тимофеева постройка. Не Парася тому виной. Ой, нет. То безвинная жертва. Уже на следующий день поняла Марфа, чьих рук это дело. Поняла и потеряла покой.

В тот вечер по нужде вышла Марфа во двор. Уже возвращалась в свой флигелек, когда увидела, как кто-то крадется садом. Затаилась. Сначала подумала, что грабитель. Но тут же узнала Михаила. Воровато озираясь, он прошел в дом. А у Марфы екнуло в груди и заныло, заныло в предчувствии чего-то недоброго.

Утром она едва не лишилась чувств, узнав о случившемся. И с тех пор не находит себе места. Две долгие недели не приходила Елена в сознание. В ней еле тлел слабый огонек жизни. И две недели пребывала Марфа в величайшем смятении. Она видела, как почернел Тимофей. Видела испуг и недоумение в глазах Сережки. Она слышала разговоры, которые велись вокруг этого происшествия. Говорили всякое. И то, что поздно вызвали следователя, и что помешал дождь отыскать преступника, и что надо было Тимофею оставить Елену там, где лежала, посреди дороги, а не нести в больницу.

Высказывались и вовсе нелепые предположения. Поползли слухи, что Тимофей сам покушался на жизнь Елены. Будто из-за ревности. Эти слухи кто-то усиленно распространял. Вскоре об этом заговорили все. Тимофея взяли под стражу. Он жестоко сопротивлялся, буйствовал. А потом обмяк, позволил себя увести. После этого еще упорней заговорили о виновности Тимофея.

Марфа совсем потеряла голову.

— О господи, что же ты деешь? — скорбно взвыла к богу.

Каждый день она ходила в больницу. Но к Елене не пускали. Марфа просиживала у стола дежурной медсестры, клала натруженные руки на колени, думала свои горькие думы, пока ее осторожно не выдворяли.

Только что кончилась утренняя литургия, а колокола уже звонили к обедне. Снег повалил большими хлопьями — сырой, лапатый. Марфа на ходу перекрестилась, заспешила к Верзиловым. Сегодня впервые ее пустят к Елене, и она решила взять с собой Сережку, который остался на попечении Савелия и его старой матери — Киреевны.

Сережка собирался недолго, и вскоре они уже были в больнице. Их пропустили в палату. Елена была плоха. Врачи предпринимали все возможное, чтобы спасти ее. Но ранения были тяжелые, много она потеряла крови и, ко всему этому, заболела воспалением легких. Потому и разрешили, пока жива, допустить к ней сына и свекровь.

Елена дышала тяжело, с хрипом, временами в беспамятстве стонала. Она лежала на боку, маленькая, как девочка-подросток — слабая.

беспомощная. Сережка всматривался в лицо матери, — бледное, похудевшее, искаженное страданиями. Ее ввалившиеся глаза были закрыты, нос заострился. Сережка узнавал и не узнавал свою мать, испуганно жался к бабушке. Марфа беззвучно плакала. Слезы текли по ее дряблым щекам. Губы искривились, задергались, и она вдруг заголосила, запричитала, как по покойнику:

— Болезная моя, страдалица! Голубка безвинная!..