Гагарин. Человек и легенда

Валентин с удовлетворением подметил, что во всех уголках зала имеются неплохие запасы хорошей водки — по крайней мере, возле мужских приборов. „Рядом с каждым стояла бутылка „Столичной“, не эта современная дрянь, а такая, которую выпьешь — и еще хочется. Еще там имелся коньяк, вино и по три пустых бокала на брата. Я не знал, какой из них взять, так что решил делать как отец. Он взял средний — и я взял средний. Я выпил и спросил: „А беспартийным сколько разрешается пить?“ Все притихли. Тогда-то я и смекнул, что дал промашку. Но тут отец ответил: „Законный вопрос, Валентин Алексеевич. В наше время партийным нужно пить в два раза больше, чем беспартийным!“ Все захохотали, и напряжение прошло“.

Валентин глотнул еще, чтобы оправиться от смущения, и с веселым удивлением стал разглядывать группу мусульманских представителей южных республик. „Знаете, они были пьянее всех. Им же запрещается, верно? Но здесь-то выпивка была бесплатная. Они были очень потешные, и югославы тоже. Поляки тоже неплохо пили. Потом некоторых приходилось выводить под локотки и укладывать в их машины“.

К сожалению, добраться до еды оказалось сложнее, чем получить спиртное. „Официантов там не было, никто нас не обслуживал. Так что было совсем как при коммунизме. Носом чуешь, глазами видишь, а руками дотронуться и съесть не можешь. А Хрущев все орал насчет того, что всемирный коммунизм не за горами“.

И в самом деле, счастливый и торжествующий Хрущев находился в своем знаменитом состоянии, когда он любил стучать по столу. Космонавт Алексей Леонов вспоминает этот прилив оптимизма: „Он объявил, что наше поколение будет жить при настоящем коммунизме. Мы все обнимались, хлопали, кричали „ура!“. И мы ему правда верили, потому что в то время успехи нашей страны были очевидны для всего мира. Только гораздо позже, когда мы повзрослели и кое-что узнали об экономической реальности, мы поняли, что это заявление Хрущев сделал немного преждевременно“».

С конца апреля Гагарин, неутомимо выполняя свои обязанности, совершал скучные заграничные визиты — вовсю колесил по «странам народной демократии», сателлитам СССР Чехословакии и Болгарии, а затем отправился в Финляндию. В июне 1961 года он вернулся в Москву, чтобы провести долгожданный отпуск с Валей и детьми. Отзывчивый Гагарин нашел время и для того, чтобы дать интервью очередным журналистам. Как всегда, его перевозил персональный шофер Федор Демчук. Индийский писатель Ходжа Ахмад Аббас писал: «Личные друзья и друзья его страны приветствовали Гагарина как героя дня… Но, когда я впервые встретился с ним… знакомство было неожиданно простым… Дверь отворилась, и вошел человек, хорошо всем известный по миллионам фотографий. Однако я не узнал его. Здороваясь, я все еще не догадывался, что этот коренастый юноша и есть прославленный герой космического века. Даже в своей щегольской авиационной форме он выглядел таким обычным, таким по-мальчишески юным, что на какой-то миг мне подумалось: „Наверное, этот офицер пришел сообщить, что герой сейчас прибудет…“»11

Как обычно, все победило обаяние Гагарина, и вскоре Аббас стал относиться к нему более уважительно. Возможно, индиец поначалу и ощутил некий укол разочарования, но все дело тут в принципиальной «обыкновенности» Первого Космонавта. Если бы Хрущев и его советники хотели, чтобы Советский Союз представлял в космосе какой-то супергерой, они выбрали бы другого кандидата.

Уилфред Бёрчетт и Энтони Парди, представители британской прессы, 9 июня встретились с Гагариным в московском Клубе зарубежных журналистов, и на них сразу же произвели впечатление его энтузиазм, крепкое рукопожатие и уверенные ответы на их вопросы. Они сообщили ему, что пишут книгу о его подвигах, и он польстил им, заметив, что при их авторской целеустремленности «следующим в космос должен полететь писатель».

Беседа повернула на проекты НАСА. Гагарин с мягкой иронией отозвался о программе «Меркьюри», в рамках которой 5 мая астронавт Алан Шепард совершил первый пробный суборбитальный «прыжок», длившийся всего 15 минут. Бёрчетт и Парди предположили, что американская капсула была оснащена более сложными устройствами контроля, двигателями и навигационными системами, чтобы Шепард мог по-настоящему управлять своей машиной — в большей степени, чем космонавт «Востока». По существу, это было верно, однако Гагарин увел разговор в сторону, сосредоточившись на небольшой продолжительности экспедиции «Меркьюри». «Много ли науправляешь за пять минут? — посмеивался он. — И какой смысл в ручном управлении? Я мог бы вести „Восток“, если бы захотел. Система управления стояла двойная, но в переходе на ручную не возникало необходимости, она была не так уж важна». Получалось, что профессиональный пилот как бы говорит: его работа, главные его умения не имеют никакой ценности. Но в то время Гагарин вряд ли мог сказать что-нибудь иное12.