Гагарин. Человек и легенда

Гагарин пришел в ярость, узнав, что элитные и увешанные наградами доктора не сумели спасти его друга и наставника. «Как они могли лечить такого уважаемого человека настолько примитивно и безответственно!» — кричал он в гневе. Гагарин всегда повторял, что не доверяет Кремлевской больнице. В июне 1964 года там должна была рожать Валентина Терешкова, вышедшая замуж за Андрияна Николаева. Игорь Хохлов, парикмахер и приятель Гагарина, вспоминал, что Гагарин, который относился к Терешковой с большой теплотой, говорил по этому поводу: «Эти дряхлые вожди из Политбюро больше не в состоянии иметь детей. В Кремлевской больнице роды принимают один-два раза в месяц. Надо положить Валентину в обычную больницу, где дети рождаются, как на конвейере, и где в родильном отделении понимают что делают, потому что у них есть опыт». К пожеланию Гагарина тогда прислушались, и Кремлевка лишилась звездной пациентки. Теперь же, в мрачном и пронизывающе-холодном январе 1966-го, Гагарин был глубоко потрясен смертью Королева.

Главный Конструктор, посвятивший всю свою жизнь советской космонавтике, одержавший блестящие победы, никогда не обсуждал свой арест, пытки, избиения, сталинский лагерь. Он казался сильным, здоровым человеком, но на самом деле страдал от множества болезней. Он не мог поворачивать голову, ему приходилось разворачиваться всем телом, чтобы посмотреть собеседнику в лицо; не мог он и широко развести челюсти, чтобы громко расхохотаться.

За два дня до назначенной операции он отдыхал у себя дома в Останкине. К нему зашли Гагарин, Леонов и несколько других коллег. В конце вечера, когда большинство гостей уже надевали шинели, Королев попросил двух своих любимых космонавтов: «Не уходите. Хочу поговорить». Его жена Нина принесла еще еды и напитков, и четыре часа, до утра, Королев рассказывал им о ранних годах своей жизни, и этот рассказ Леонов запомнил навсегда. «Он говорил о том, как его арестовали и увезли, как его избивали. Когда он попросил воды, ему разбили лицо чайником… От него требовали список предателей и так называемых вредителей [первой ракетной программы], а он мог только твердить, что такого списка нет». Королев описывал, как заплывшими глазами различал: мучители суют в его покрытую синяками руку какую-то бумагу, чтобы он ее подписал; потом его снова избили и приговорили к десяти годам строгого режима в сибирском лагере. «Мы с Юрой поразились, многое в его рассказе стало для нас неожиданностью», — говорит Леонов.

А потом, спустя год, когда он уже почти умирал в сибирском лагере, Королева вызвали в Москву — знаменитый авиаконструктор Андрей Туполев затребовал его для военных работ. Туполев находился в спецтюрьме для инженеров, отличавшейся менее строгим режимом: там имелись отдельные конструкторские помещения, а жилищные условия были несколько лучше, чем в лагере6. Собственно, Туполев и сам был заключенным. Однако никто не организовал переправку Королева в Москву, и ему пришлось самому придумывать, как добираться до столицы. Страдая от невыносимого холода и от голодных галлюцинаций, однажды он нашел на земле горячую буханку хлеба — очевидно, упала с проезжавшего грузовика. «Она казалась мне чудом», — говорил он Гагарину и Леонову. На время он стал чернорабочим и сапожником, чтобы заработать деньги на проезд до Москвы по воде и по железной дороге. Зубы у него расшатались и кровоточили, потому что он целый год не видел свежих фруктов и овощей. Один раз, бредя по проселочной дороге, он упал и потерял сознание. Какой-то старик втирал травы ему в десны и, подняв его и поддерживая, обратил лицом к слабому солнцу, но путник упал снова. Леонов сохранил яркие впечатления о его рассказе: «Вдруг он различил в воздухе что-то легкое, летучее. Бабочка. Она ему напомнила о жизни».

Видимо, страдавший от старых ран Главный Конструктор после стольких лет молчания хотел облегчить душу перед двумя младшими друзьями. Этот могучий человек никогда раньше не делился ни с кем своими столь личными, столь мучительными воспоминаниями, и молодых космонавтов глубоко тронуло услышанное. Леонов отмечает: «Королев тогда впервые заговорил о своем гулаговском заключении, потому что такие истории обычно хранили в тайне… Мы начали понимать: с нашей страной не всё в порядке… По пути домой Юра все спрашивал: как такое могло быть, почему таких уникальных людей, как Королев, подвергали репрессиям? Ведь очевидно было, что Королев — национальное достояние».