Гагарин. Человек и легенда

Нечаянное пророчество Королева насчет «летания на тряпках» теперь сбылось: парашюты не раскрылись как полагается. Небольшой тормозной парашют вышел, но не сумел вытянуть основной из его отсека: еще один серьезный промах конструкторов. Запасной парашют раскрылся, но запутался в тормозном. Ничто не смогло замедлить падение капсулы. Комаров рухнул в степь под Оренбургом с ускорением ничем не сдерживаемого метеорита массой 2,8 тонны. Капсулу сплющило, и тормозные ракеты в ее основании взорвались, спалив то немногое, что еще оставалось от корабля.

Спасательные группы пытались потушить пламя, горстями забрасывая его землей. На своей базе они получили искаженное помехами сообщение об аварии: что-то насчет космонавта, которому требуется срочная медицинская помощь. Вряд ли хотя какая-нибудь узнаваемая частица тела Владимира Королева уцелела в катастрофе, хотя Русаев уверяет, что среди пепла нашли пяточную кость.

Для советской космонавтики это был первый случай гибели космонавта в реальном полете, и он вызвал огромное потрясение. Основные детали катастрофы не удалось скрыть от мира (хотя советские власти и признавали только отказ парашюта, а не целый ряд конструктивных просчетов и недоработок при подготовке корабля, имевших место задолго до того, как он стартовал). Пришла очередь НАСА слать соболезнующие послания. Обе сверхдержавы поняли, что космос не различает государственной принадлежности и цветов флага, подвергая всех, кто посмеет в него проникнуть, будь то русские или американцы, одним и тем же рискам.

Придя домой к Русаеву через три недели после гибели Комарова, Гагарин не захотел обсуждать какие-либо важные вопросы в квартире друга — он опасался «жучков», подслушивающих устройств, которые тайно устанавливались в стенах, осветительных приборах или телефонах. В лифтах и вестибюлях беседовать тоже было небезопасно, так что эти двое курсировали по коридорам и лестницам многоквартирного дома, где металось гулкое эхо: главное — двигаться, сбивая подслушивателей с толку.

Гагарин образца 1967 года очень отличался от беззаботного оптимиста, каким он был в шестьдесят первом. Он чувствовал себя виноватым в гибели Комарова. «Он мне сообщил об огромном количестве исследований, которые они провели, чтобы попытаться воспрепятствовать этому полету, — рассказывал Русаев. — Говорил, что результаты они предполагали доложить Самому [Брежневу]. Что они надеялись на меня как на посла, который доставит их письмо в нужные кабинеты. Я объяснил Юре, как я этим занимался и что из этого вышло… Он меня предостерег: „И стены имеют уши“. Это была Юрина идея — избегать лифтов. Видимо, ему кто-то сказал, что меня слушают… Я в этом окончательно убедился, когда однажды жена разбудила меня в три часа ночи и мы с ней услышали странное потрескивание за решеткой вентиляции — оказалось, там установили „жучок“. Я страшно разозлился: значит, они и своих сотрудников слушают!»

Русаев продолжает свой рассказ: «В какой-то момент Гагарин объявил: „Я должен пойти к Самому. Как ты думаешь, примет?“ Я поразился его вопросу и ответил: „Юра, ты же всегда рядом с ним стоишь на Мавзолее. Вы с ним там всегда болтаете. И теперь ты меня спрашиваешь, примет он тебя или нет? Я-то ему даже руку никогда не пожимал“.

„Да, — признал Гагарин, — но я с ним ни разу не говорил серьезно. Ему хотелось слушать только всякие шуточки и пикантные истории, которые я привозил из заграничных поездок“.

Гагарина очень печалило, что он не сумел должным образом поговорить с Брежневым и убедить его отменить запуск Комарова. Спустя много лет Русаев объяснял: „С Хрущевым у Гагарина были замечательные отношения, но с Брежневым — совсем не такие. А если тебя не хотят слушать, достучаться трудно“.

Перед уходом Гагарина стало ясно, насколько его переполняет гнев. „Я до него [до Брежнева] доберусь, — обещал он, — и если пойму, что он знал об этой ситуации и все-таки допустил, чтобы всё это случилось, я знаю, что я тогда сделаю“».

«Точно не знаю, что Юра имел в виду, — вспоминал Русаев. — Может быть, хорошенько врезать ему по морде». Он предупредил Гагарина: во всем, что касается Брежнева, надо соблюдать осмотрительность. «Я ему сказал: „Прежде чем что-нибудь делать, посоветуйся со мной. Веди себя осторожно, предупреждаю“. Но я больше не работал в космическом отделе. Я и в Москве-то уже не работал и мало что мог сделать. Не знаю, удалось ли Юре попасть к Брежневу. До сих пор себя виню, что не сумел остаться рядом с Юрой и как-то его направлять».

Поговаривали, что Гагарин в конце концов увиделся с Брежневым на каком-то мероприятии и плеснул ему в лицо вином из бокала.