Гай Мэннеринг

– Н-н-н-нет… не нашего. По-моему, это девиз прежних владельцев. Мой… мой девиз. . Да, я писал мистеру Каммингу, управляющему герольдией254 в Эдинбурге, насчет моего девиза. Он ответил мне, что у Глоссинов в прежние времена был девиз: «Кто силен, тот и прав».

– Раз это еще не совсем достоверно, то, будь я на вашем месте, я предпочел бы старый девиз: по-моему, он лучше.

254 Герольдия – учреждение, ведавшее составлением дворянских гербов, родословных.

Глоссин, у которого язык, казалось, присох к небу, только кивнул в ответ головой.

– Как это странно, – продолжал Бертрам, не отрывая глаз от герба над воротами замка и не то обращаясь к

Глоссину, не то разговаривая сам с собою, – какие странные вещи случаются иногда с нашей памятью. Этот девиз вдруг напомнил мне какое-то старое предсказание, а может быть, песенку, или даже простой набор слов:

И солнце взойдет,

И сила придет,

Если право Бертрамово

верх возьмет

На хребтах. .

Не могу последнего стиха вспомнить… высот, каких-то высот: рифму я твердо помню, а вот что перед этим – забыл.

«Черт бы тебя побрал с твоей памятью, – пробормотал про себя Глоссин, – очень ты что-то много всего помнишь!»

– Есть еще другие песенки, которые я помню с детства,

– продолжал Бертрам. – Скажите, сэр, а не поют ли тут у вас еще песню про дочь короля острова Мэн, которая убежала с шотландским рыцарем?

– Право, я меньше всего в старых легендах разбираюсь,

– ответил Глоссин.

– В детстве я знал эту балладу от начала до конца, –

продолжал Бертрам. – Знаете, я ведь уехал из Шотландии ребенком, а воспитатели старались подавить все воспоминания о моей родине, и все это, наверно, из-за того, что однажды, еще мальчишкой, я пытался удрать от них домой.

– Очень может быть, – сказал Глоссин, но говорил он так, как будто только с величайшим усилием мог разжать челюсти, и то меньше чем на палец, так что все его слова были каким-то сдавленным бормотанием, сильно отличавшимся от его всегдашнего зычного и решительного, можно сказать, наглого голоса.

Действительно, во время этого разговора он как будто даже сделался меньше ростом и превратился в собственную тень. Он то выдвигал вперед одну ногу, то другую, то вдруг наклонялся и шевелил плечом, то крутил пуговицы жилета, то складывал руки – словом, вел себя как самый последний и самый отъявленный негодяй, который, весь дрожа, ждет, что его вот-вот схватят. Но Бертрам не обращал на это ни малейшего внимания: поток нахлынувших воспоминаний захватил его целиком. Хоть он и разговаривал все время с Глоссином, он о нем не думал, а скорее рассуждал сам с собой, перебирая собственные чувства и воспоминания. «Да, – думал он, – находясь среди моряков, большинство которых говорит по-английски, я не забыл родной язык, и, забравшись куда-нибудь в уголок, я пел эту песню с начала и до конца; сейчас я забыл слова, но мотив хорошо помню и теперь, хоть и не могу понять, почему именно здесь он так отчетливо вспоминается мне».

Он вынул из кармана флажолет и начал наигрывать простенькую мелодию. Должно быть, мотив этот что-то напомнил девушке, которая полоскала в это время белье у источника, расположенного в половине спуска и некогда снабжавшего замок водой. Она сразу же запела:

По хребту ль, где темен Уорохский бор, По долине ль, где вьется Ди,

По волне ль морской у подножья гор

Так тоскует сердце в груди?

– Ей-богу же, это та самая баллада! – вскричал Бертрам.

– Надо узнать у этой девушки слова.

«Проклятье! – подумал Глоссин. – Если я не положу этому конец, все пропало. Черт бы побрал все баллады и всех сочинителей и певцов! И эту чертову кобылу тоже, которая тут глотку дерет!»

– Мы успеем поговорить об этом в другой раз, – сказал он громко, – а сейчас (он увидел, что посланный возвращается и с ним еще несколько человек), сейчас нам надо поговорить кое о чем другом.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Бертрам, оборачиваясь к нему и несколько задетый его тоном.

– А вот что: вас, кажется, зовут Браун, не так ли? – в свою очередь, спросил Глоссин.

– Ну, и что же?

Глоссин обернулся, чтобы посмотреть, насколько близко подошли его люди: они были уже в нескольких шагах.

– Ванбест Браун, если не ошибаюсь?

– Ну, и что же? – переспросил Бертрам с возрастающим изумлением и недовольством.

– А вот что, – сказал Глоссин, видя, что в эту минуту его помощники совсем близко, – если это так, то именем короля я вас арестую!

В то же мгновение он вцепился Бертраму в ворот, а двое из подошедших схватили его за руки. Бертрам, однако, освободился от всех одним отчаянным рывком – так, что столкнул наиболее упорного из своих противников вниз под откос и, вытащив тесак, приготовился к дальнейшей обороне, в то время как все они, уже успев испытать на себе его силу, отступили на почтительное расстояние.