Гайда!

– Ой, Адик, прости, пожалуйста, вылетело из головы. То Женюрку собирала, то с тобой заболталась. Его только недавно принесли.

– И ты даже не прочитала?

– Да я бы и не стала без тебя читать. Оно ведь тебе адресовано, а читать чужие письма нехорошо, сам знаешь.

– Ну, разве мы с тобой чужие? Талочка нам обоим пишет, она ведь к тебе очень хорошо относится.

– Да, я это чувствую. Я ее тоже очень люблю и скучаю по ней. И очень ее жалею.

– А жалеешь-то почему? – удивился Аркадий.

– Ну, как… Столько времени одна жила, бедствовала, голодала.

– Ничего, теперь все изменилось. Папа, наконец, дома, он о ней позаботится.

Аркадий аккуратно надорвал конверт, вытащил исписанные красивым ровным почерком листки и, пробежав глазами несколько строчек, продолжил:

– Подумать только – отец по торговой части теперь работает! Кем он только ни был за свою жизнь – и учителем, и чиновником, и солдатом, и офицером, и командиром, и комиссаром, а теперь – на тебе! – красный купец.

– Ему бы еще личную жизнь устроить, – вздохнула Маруся. – Нельзя мужчине одному.

– А что? Вот возьмет да устроит! Таля пишет, что есть у него какая-то зазноба.

– Ну и хорошо, – порадовалась за Петра Исидоровича Маруся и спросила:

– Адик, а про Наталью Аркадьевну она что-нибудь пишет? Есть от нее новости?

– Да ничего пока нового нет. Она со своим Шурой и девочками по-прежнему в Новороссийске. Плохо то, что здоровье ее совсем неважное.

– Жаль, конечно… Ну, может, все и обойдется. Слава богу, что Талочка с ней помирилась.

Маруся подняла голову с подушки, внимательно посмотрела на мужа и сказала:

– А все-таки матери твоей я тогда не понравилась.

– Почему ты так думаешь? – оторвавшись от чтения письма, спросил Аркадий.

– Не знаю… Почувствовала как-то. А тебе она что про меня говорила? Вы ведь тогда долго с ней разговаривали – я видела. И по твоему лицу поняла, что тебе разговор этот не по душе.

Аркадий положил недочитанное письмо сестры на стол, подошел к кровати, на которой лежала Маруся, наклонился над ней и, поцеловав жену в губы, прошептал ей прямо в ухо:

– Я тебя очень-очень люблю, и никто никогда нас не разлучит. Запомни это раз и навсегда.

Потом он вернулся к столу, взял в руки письмо, но перед тем, как приступить к чтению, сказал:

– Честно говоря, мать действительно не обрадовалась, когда я объявил, что мы с тобой женимся. Она пыталась меня убедить, что в таком молодом возрасте лучше этого не делать. На свой опыт ссылалась: мол, вот она выскочила замуж в шестнадцать лет, и что из этого вышло?

Он внимательно посмотрел на Марусю – ее лицо озаряла улыбка – и спросил:

– Все? Вопрос исчерпан?

– Да, – тихо ответила она.

Аркадий облегченно вздохнул – теперь жена точно не будет приставать к нему с этим вопросом. А то – понравилась, не понравилась… Не скажешь же ей, что мать была очень недовольна, когда узнала правду о Марусином отце. Так и заявила: «Подумай, Адик, получше: тебе ведь в академию поступать! Что ты в анкете напишешь о родителях своей жены? Так и укажешь, что ее отец репрессирован, потому что против Советской власти выступал?»

Но переубедить его мать не смогла – он тогда был уже достаточно самостоятельным и сам принимал серьезные решения. Кстати, никто никогда биографией его жены пока не интересовался…

– Адик, ну что там еще Талочка пишет? – снова приподнялась на постели Маруся. – У нее-то на личном фронте нет никаких подвижек?

– Судя по всему, у нее с Колькой Кондратьевым шуры-муры намечаются, – ответил Аркадий. – Он-то давно по ней с ума сходит, а теперь вот и она не против с ним встречаться.

– Это какой Кондратьев? С которым ты в Моршанске служил?

– Он самый, – подтвердил Аркадий. – Товарищ мой арзамасский. Он после армии домой вернулся. А еще со мной Митька Похвалинский служил. Тот тоже дома уже. Собирается на Нине Бабайкиной жениться. Не помнишь такую? Таля вас с ней, кажется, знакомила.

– Ой, Бабайкиных этих так много, что я их перепутать могу. Я больше девочек Субботиных запомнила и Таню – подругу Талочкину.

– Таню Плеско? – переспросил Аркадий. – Ну, да, это сестра моего лучшего товарища по Арзамасу – Шурки. Он сейчас, представь себе, в Москве на журналиста учится – с детства об этом мечтал. Сначала заметки в городскую газету «Молот» писал, потом, когда комсомольцы свою, молодежную газету открыли, два года в ней редактором работал. Газета «Авангард» называлась. Колька тоже в ней тогда печатался…

Аркадий посмотрел на жену и, увидев, что глаза ее закрыты, замолчал – пусть поспит.

«Роднулька моя, переживает, что подвела меня своей болезнью, – думал он, не отрывая от Маруси ласкового взгляда. – Знала бы, что мне на самом деле пришлось пережить за те месяцы, пока это чертово расследование шло… Что бы с нами было, если б меня арестовали и окончательно из армии выгнали! Да пошлет господь на голову товарища Склянского /4/ всякие блага за предоставленный мне годичный отпуск! Ну, а наказание партийной комиссии /5/ как-нибудь переживем…»

Из прихожей донесся громкий крик – показывал характер Женечка, недовольный тем, что его унесли с улицы.