Гайда!

– Понятно, – сказал Гоппиус. – Я вижу, представители волостей уже подошли. Так вот, обращаюсь ко всем: надо убеждать людей, что переход от добровольческой армии ко всеобщей мобилизации – вынужденная мера. Она продиктована положением, в котором оказалась сейчас наша Советская Республика. Она нужна для отражения происков обнаглевшей контрреволюции – как внешней, так и внутренней. Она нужна для борьбы за хлеб, которого так не хватает голодным рабочим в городах и их семьям…

– Григорич, – обратился к Колосову Зыбин, перебив пламенную речь Гоппиуса, – а кто там у вас больше всех воду мутит? Не Гришка ли Белогузов?

«Белогузов, Белогузов…» – закрутилась в голове Аркадия фамилия, показавшаяся ему знакомой, но где и когда ее слышал, он вспомнить не смог.

– Он самый, – ответил председателю Совета Колосов. – Как с фронта пришел, так и не угомонится никак – все недовольство высказывает новыми порядками.

– Так я и думал, – сказал Зыбин. – Ваш Совет еще в апреле оружие просил, чтобы местную власть охранять от тех, кто народ баламутит, к беспорядкам призывает. Тогда тоже этого Белогузова называли – как главного зачинщика. Надо было бы с ним тогда и разобраться, да как-то все сошло ему с рук.

– Ну, теперь не сойдет! – заверил собравшихся Гоппиус. – Вы знаете, товарищи, что в мае у нас образована уездная чрезвычайная комиссия, которая никакой контрреволюции спуску не даст. Она уже занимается теми, кто уклоняется от призыва, и теми, кто хлеб от продотрядов прячет, а потом незаконно им спекулирует. Эти вопросы у нас сегодня на повестке дня.

Перед тем как вместе со всеми отправиться в зал, где проводились собрания, Аркадий поискал глазами Шер. Софья Федоровна разговаривала с уездным военкомом Чувыриным.

– Голиков, ну ты идешь или нет? – дернув товарища за рукав, поторопил его Цыбышев.

– Да иду я, иду, – ответил Аркадий.

Так и не решившись подойти к Софье Федоровне, чтобы спросить у нее о Шуркином двоюродном брате, он пошел вслед за Петром на собрание.

«В конце концов, если человек против Советской власти ничего не имеет, никто его арестовывать не будет», – подумал Аркадий.

/1/. Комуч – Комитет членов Учредительного собрания, эсеровское правительство, действовавшее в Поволжье в 1918 году.

9.

– Тебе, Фома, только бы жрать целыми днями! И как в тебя столько всего влезает? Признавайся, негодник, галку вчера ты слопал? Ты, конечно! Кто же еще? По всему двору птичьи перья летали! – отчитывал Аркаша здоровущего серого кота, сидевшего напротив него в позе глиняной кошки-копилки, которых когда-то продавали на Гостином ряду.

Кот смотрел на него заискивающим взглядом и нетерпеливо водил по зеленой траве кончиком хвоста.

– Ладно уж, лови! Но учти – это последний.

Аркаша подкинул вверх маленького, чуть больше указательного пальца, пескарика, которого котяра, изловчившись, поймал прямо на лету.

– Эх, клев сегодня был хороший! Иногда сидишь-сидишь – и ничего. А тут – нате вам! Мне больше всех повезло: три больших леща попались, щука здоровенная – фунтов пять, не меньше, плотвы – с ладонь – штук десять, да мелочь всякая, – рассказывал он коту, пока тот поглощал рыбку. – Нам дня на три хватит, и тебе вот кое-что перепало. Так что, скажи своему хозяину спасибо.

Разделавшись с пескариком, Фома снова принял позу копилки и выжидающе уставился на Аркадия.

– Сказал же тебе – нету больше, – развел руками тот, продемонстрировав коту пустые ладони.

Фома, очевидно, правильно понял значение этого жеста, потому что потерял к Аркаше всякий интерес. Зевнув во всю свою кошачью пасть и показав хозяину острые клыки, розовое шершавое нёбо и такой же розовый, свернувшийся в трубочку язык, кот растянулся на траве под ласковыми лучами уже нежаркого августовского солнца. Прищурившись, он несколько секунд наблюдал за ползающей по земле букашкой, потом глаза его плотно закрылись.

Аркадия тоже потянуло в сон – разморило на солнышке, да и встать пришлось рано, пяти даже не было. На рассвете рыба лучше всего клюет – это все знают. Вот проспал бы еще пару часиков, и не видать бы такого улова.

Он сидел на узенькой деревянной лавочке, представляющей собой обычную доску, которую снизу подпирали два крепких чурбана. Лавочка примыкала к одной из стен старого, чуть покосившегося сарая, где хранились дрова, разный инвентарь и какие-то вещи, которым не нашлось места в доме. Прислонившись к этой стене спиной, Аркадий вытянул вперед ноги, скрестил на груди руки и, последовав примеру Фомы, сомкнул веки.

Разбудил его доносившийся откуда-то сверху рокочущий, напоминающий отдаленные раскаты грома гул, который с каждой секундой нарастал. Аркадий открыл глаза и увидел перед собой Фому. Кот сидел, вжавшись в землю, с прижатыми к морде ушами и выпученными от страха глазами. Гул тем временем сделался таким громким, что шерсть у перепуганного животного встала дыбом.

– Ну и трус ты, Фома! – засмеялся Аркадий. – Это же аэроплан! Аэропланов, что ли, никогда не видел?