Гайда!

– Не горячись, Андрей Федорович, – остановил председателя Совдепа Чувырин. – Во-первых, Тухачевский – не такой уж и молокосос, как ты говоришь. Войну прошел, награды имеет. А во-вторых, где их взять – опытных-то? Они или с белыми, или по разным щелям попрятались. В Красную армию не больно идут. А те, которые идут, часто камень за пазухой держат. Так что нам свои командные кадры надо растить – большевистские, хоть вот из таких молокососов, как этот Тухачевский. И потом – раз товарищ Троцкий его на такую должность назначил, значит, верит в него.

– Ну да, Троцкому, конечно, виднее, – с иронией сказал Зыбин, недолюбливающий комиссара по военным и морским делам…

Вспомнив этот спор, Аркадий все-таки принял сторону военкома: Чувырин прав – новый командарм наверняка еще себя покажет.

– Шурк, а ты хотел бы стать красным командиром, как Тухачевский, например? – спросил он у Плеско, когда они продолжили путь в редакцию.

– Нет, – ответил Плеско. – Я хочу быть журналистом. Вот закончу училище, поеду в Москву и поступлю в институт, где на журналистов учат.

Вечером Аркадий снова сидел на лавочке возле сарая. Мысли в его голову лезли самые разные. Сначала он подумал о том, что лето кончается, а это значит, скоро новый учебный год. Учиться ему ох как не хотелось. Опять там всякая геометрия, география, естествознание и прочая ерунда. И это в то время, когда вокруг такое происходит!

Потом он вспомнил о Тухачевском. Понятное дело – тот не просто так приехал в штаб фронта. Наверняка обсуждать будут, как белогвардейцев и чехословаков гнать: с Поволжья, потом – с Урала, через всю Сибирь, до самого Тихого океана. А там уж с ними окончательно расправятся!

В мыслях Аркадия вновь возник образ командующего Первой советской армией – молодого, красивого, статного, одетого в новенькую военную форму. Вот бы и ему такую же форму, такие же сапоги, а главное – такую же портупею из прочных кожаных ремней, на которую он прикрепил бы настоящий боевой маузер! Интересно, что бы сказала Лена Дорошевская, увидев его в этаком обмундировании? А если бы он подъехал к ее дому на таком же, как у Тухачевского, автомобиле? Нет! Пожалуй, лучше на породистом боевом скакуне, и не с маузером, а с острой шашкой на портупее. Ну, или с кинжалом. Хотя, автомобиль и маузер – тоже хорошо.

Впрочем, выбирать, в каком образе лучше предстать перед Леной, сестрой его товарища по училищу Костей Дорошевским, скорее всего, не было никакого смысла – вряд ли она посмотрит в его сторону, на чем бы он к ней ни подъехал. Как-то Аркадий, покраснев, как Толик Ольшевский при появлении Тали, пригласил ее в электротеатр, но Лена приглашение отвергла и сразу дала понять, что относится к нему только как к другу своего брата.

Аркадий тогда решил, что назло ей пойдет к Рейсту с какой-нибудь другой девочкой – в конце концов, на ней свет клином не сошелся, но, перебрав несколько кандидатур, так ни на одной из них и не остановился. Можно было бы пригласить на картину Зину Субботину – она Аркадию тоже нравилась. Однако с некоторых пор его чувства к Талкиной подружке поостыли – ну, разонравилась ему Зинина фамилия, и все тут.

Подумал он тогда и о Леле Бабайкиной. С ней-то они всегда были дружны, росли в одном дворе. А когда выросли, Аркадий вдруг увидел, что голенастая белобрысая девчонка стала настоящей красавицей. Он часто думал о ее белокурых локонах и лучистых голубых глазах. До тех пор, пока его сердце не пронзили другие глаза – черные, бездонные, как омут на Теше за Высокой Горой. Это были глаза Лены Дорошевской.

В электротеатр он тогда так и не пошел. Вместо этого отправился в Совет – туда, где жизнь не затихала ни днем, ни ночью.

Аркадий и не заметил, как над городом сгустились сумерки. Он посмотрел в сторону Теши и увидел, как солнечный диск опускается в черную, свинцовую тучу, вытянувшуюся вдоль горизонта. Небо над тучей было окрашено в ярко-малиновый цвет.

«Дождь будет», – вспомнив народную примету о садящемся в облака солнце и красном закате, решил Аркадий.

Он встал с лавочки, чтобы идти домой, но вдруг услышал какой-то шорох, раздавшийся в густой траве, и странный – тоненький, но довольно громкий, пронзительный писк. Не успел он сообразить, кто бы мог так пищать, как из темноты к его ногам выскочил кот.

– Фома, ты, что ли, пищишь? – удивился Аркадий. – Да нет, у тебя совсем другой голос. А ну-ка, иди сюда.

Он взял кота на руки, поставил его на лавочку и сразу все понял. На улице было еще не слишком темно, и Аркадий сумел разглядеть зажатого пастью животного маленького серого мышонка, который громко пищал и быстро-быстро дергал крохотными лапками, отчаянно борясь за свою жизнь.

– Ну, ты чего, Фома? Не наелся, что ли? Утром, небось, полфунта рыбы сожрал, и тетя Даша потом тебя кормила, – отчитал кота Аркадий. – А ну, дай сюда!

Осторожно, чтобы не навредить мышонку, он обеими руками разжал челюсти кота. Крошечный серый комочек свалился на землю. Фома тут же напрягся и приготовился к прыжку, чтобы не упустить добычу, но Аркадий крепко прижал его к груди.