Гайдар

Между двумя окнами в комнате стоял маленький письменный стол. Когда работал дома, молча ходил по комнате, по привычке посасывая пустую трубку. Додумав эпизод, присаживался к столу и быстро покрывал лист крупными, словно детскими, строчками. В этой комнате было немало прочитано. Раля доставала и приносила то, что любила сама. И хотя он тоже прочел, иные по многу раз, не одну сотню книг, особенно когда находился в длительном своем отпуске, Раля прочла больше и уверенно руководила им.

Однажды в доме появился фадеевский «Разгром».

Книга потрясла его.

О том, что он сам пережил, командуя отдельным, порой надолго оторванным от других отрядом; о душевном смятении и тревожных раздумьях, когда, кроме тебя, командира, никто ничего не решит, а тебе больше всего на свете хочется спать; о жестокой необходимости никому не показывать своих чувств и своей слабости и о многом другом, что произошло недавно с ним самим, было написано Фадеевым (и он мог это оценить) с той правдивостью, красотой и прочностью, которая присуща только книгам, сработанным надолго.

Ему был понятен и по разделенной ответственности близок Левинсон. Он понимал Левинсона, как бывший командир, а родней казался Метелица, с его спокойной смелостью, любовью к риску и трагической судьбой: ведь он и сам не раз был на волосок от того, что случилось в разведке с Метелицей.

Последние же слова романа о том, что «нужно было жить и исполнять свои обязанности», стали для него на долгие годы девизом. Он часто вспоминал их потом, при разных поворотах своей судьбы.

Возвращаясь же к мыслям о Рале, думал о том, что в повседневных делах, несмотря на свою молодость, она в самом деле была умудренней и практичней. Вела себя с ним, как старшая, и была убеждена, что может относиться к нему покровительственно. О н про себя улыбался… и не мешал.

В суматохе обоюдных дел встречались дома только вечером, болтали до глубокой ночи, как она любила говорить, «обо всем на свете и по поводу личного». Летом же уходили на Каму. Подолгу сидели и молчали. Каждый о своем - и об одном и том же.

Вообще, сколько можно, бывали всюду вместе. Однажды Раля привела его в клуб имени Энгельса. Здесь собралось по какому-то поводу много ребят из депо Пермь-два, с гвоздевого и сепараторного заводов. Пришли и Ралины пионеры, возможно, заочно знакомые с ним по рассказам и фельетонам в «Звезде».

Он долго сидел, никем не замеченный. Слушал выступления. Потом пригласили на сцену его. Вышел, постоял, улыбнулся, развел руками:

- У вас тут очень хорошие ораторы… они отлично, главное же, громко говорили… а я не оратор.

- Ничего, - крикнули из зала, - не робей, товарищ!

- Ну что ж… есть не робеть! Если хотите, я прочту вам из повести, которую вы еще не знаете?…

И стал читать отрывок из «РВС», то место, где Жиган с запиской от раненого Сергеева мчится к красным звать на помощь.

Зал радостно, громко смеялся, слушая, как маленький Жиган поссорил двух бандитских атаманов.

Он время от времени поглядывал на зал и на Ралю. Она сидела неподалеку, рядом с заимскими пионерами, непривычно притихшая, и тоже смотрела на зал. Ей очень хотелось, чтобы «РВС» понравился.

И когда ребята на цыпочках, поодиночке, начали перебираться ближе к сцене, усаживаясь прямо на полу, Раля вдруг тоже поудобней уселась и улыбнулась.

Успокоилась.

Потом шли домой. И какой-то мальчуган, нагнав их на Петропавловской улице, запыхавшись, спросил:

- Товарищ Гайдар! Скажите, успеет Жиган привести помощь или не успеет?

- А ты как считаешь?

- Должен успеть!

- Верно. И я думаю, что должен.

- А вы разве не знаете?

- Знаю… Но всякое ведь может случиться: война… Если приходил домой раньше, чем она, раскладывал свои бумаги, начинал работать, а сам ждал…

Раздавался стук в дверь. Он грозно спрашивал:

- Кто там?!

- Это я…

Или Раля уже дома. А он идет после получки и может принести домой все, что попадется на глаза: от автоматического счетчика, на котором ему нечего считать, до резинового, с красной и голубой полосой, мячика, которым тогда еще некому было играть.

И на удивленный вопрос: «Зачем вся эта дребедень, если нужно купить тебе костюм и шубу?» - неизменно отвечал, что, во-первых, шуба и костюм стоят слишком дорого, и сейчас их купить он все равно не может, во-вторых, купит, когда будут деньги, ну, а в-третьих, если что- то есть в кармане, то надо же на что-нибудь истратить?…

Впрочем, изредка тратил с толком.

В ночь под Новый год Галя Плеско родила Зорьку. Шурка не смог приехать. Гале, надо полагать, было печально и одиноко, ион вместе со всей редакцией сделал Гале грандиозный подарок: роскошное детское приданое.

Шаг к Ленинграду

В декабре двадцать пятого повсюду готовились отметить годовщину первой русской революции. Республика чествовала ветеранов, воздавая должное тем, кто первым поднялся с оружием против царизма.

Все чаще в те дни вспоминали уральцы Александра Лбова, именем которого в Перми была даже названа улица.