Гайдук Станко

Елица протянула руку. Станко сжал ее…

Сердце его готово было выскочить из груди.

— До свидания, мечта моя, сила, надежда моя, девушка моя!

Станко повернулся и, чтобы Елица не увидела душивших его слез, умчался вихрем.

Елица тоже не могла остановить лившиеся ручьем слезы, из-за которых она едва различала приближавшуюся к лесу фигуру. Она стала утирать слезы своим широким рукавом. Сердце ее рвалось к нему. Ей хотелось крикнуть Станко, чтоб подождал ее; хотелось бродить с ним по мирным дубравам, делить с ним каждый кусок, охранять его сон после трудного дня.

Елица взглянула на небо.

Одна звезда пронеслась по голубому небу и погасла.

Девушка была уверена, что это звезда Станко.

И долго еще смотрела в ту сторону, куда он ушел. А потом с тяжким вздохом повернулась и пошла в клеть. Мать стояла на пороге дома.

— Елица, голубушка, иди ужинать!

— Не могу, мама, голова болит…

ВЕРБЛЮД

Нелегко было Станко расстаться с Елицей. Он то и дело оборачивался и видел, как она стоит, провожая его глазами. У самого леса он еще раз обернулся, но ее уже не было. Станко тяжело вздохнул.

Ночь была тихая. На небе ни облачка, лишь блещут звезды да луна скользит по небесной сини, словно легкий челн по водной глади.

В воздухе разлит покой… Ни один лист на деревьях не шелохнется, не трепыхнет крыльями птица; сыч и тот умолк. Не стрекочут кузнечики, земля дышит прохладой; все умолкло, все спит.

Лишь один парень на селе не спал. Он играл на свирели — изливал луне и звездам свою юную восторженную душу; волшебные звуки свирели то шептали что-то ласково и нежно, то принимались рыдать так бурно и так сильно, как только может и умеет любовь.

Станко стало грустно. Еще вчера и он так играл, а сейчас ему казалось, будто теплая и нежная рука Елицы гладит его по голове.

Но тут он снова вспомнил все, что с ним случилось, и вздохнул:

— Ничего, когда-нибудь будет и на моей улице праздник!

Но об этом нечего и мечтать, пока жив Лазарь.

И мысль о Лазаре напомнила ему о его долге и клятве.

Станко крепче сжал ружье и зашагал по лесу.

«Пойду к Верблюду, — решил он. — Он даст мне добрый совет и поможет. Он наверняка знает, как найти тех».

И Станко направился к Дрине. Знакомая дорога. Сколько раз он ходил по ней!

Вот уже послышался шум и говор волн. Это Дрина рассказывает удивительные свои истории. Рассказывает о былых делах, достойных восхищения и укоризны.

К берегу, словно ласточкино гнездо, прилепилась мельница. Станко прошел по мосткам, под которыми бурлили волны.

Он постучал в дверь, но на стук никто не ответил.

— Эй, хозяин! — крикнул он.

Никто не отзывался… Слышен только шум волн…

— Хозяин!

Опять тишина.

Тогда он принялся барабанить кулаками по двери.

— Хозяин!

— Сумасшедший! — прогремел за дверью голос. — Дом есть дом. И стоит он на земле! На воде только баржа и мельница. И я тебе не хозяин, а мельник…

— Ты что заперся? Открой, — попросил Станко.

Щелкнул засов, и дверь отворилась.

Станко вошел.

Посреди мельницы горел очаг. Возле огня немного застеленного рядном сена — постель мельника. У ларя стоял человек, весь белый от мучной пыли. Станко подошел к нему:

— Добрый вечер, дядюшка Верблюд!

— Бог в помощь!

Мельника звали Глиго́рие. Даже самому господу богу, наверное, было неизвестно, почему его прозвали Верблюдом; не потому ли, что он был так сутул, что походил на горбуна.

Удивительный это был человек. Жил замкнуто на своей мельнице, хотя имел в селе дом и усадьбу. На сельские сходки являлся редко и почти всегда молчал, но уж если начинал говорить, то было что послушать.

О нем ходили страшные рассказы. Говорили, что есть у него лодка и он на ней по ночам перевозит через Дрину путников. Чаще всего это турки. Если турок богат, то уж другого берега ему не видать. Многие турки из Шабаца и Боснии сбились таким образом с дороги и не вернулись домой.

С одинокими путниками он обычно справлялся сам. А если ехал какой-нибудь бек со свитой, то ему достойную встречу оказывали гайдуки.

Когда турки учиняли ему допрос, он прикидывался юродивым, дурашливо смеялся и рассказывал об уклейках и щуках, о птицах и жуках. Притом говорил с таким жаром и смеялся так заливисто, что туркам ничего не оставалось, как отпустить его с миром.

А он знал все. Знал лес, знал реку, знал все броды, знал гайдуцкие лежбища и зимовья — словом, все знал.

— Дядюшка Верблюд, как мне найти гайдуков? — спросил Станко.

— Гайдуков?

— Да.

— Гм! Гм! — пробормотал Верблюд. — Ты, сынок, поди, знаешь, что на мельнице их нет? Звезды на небе, рыба в воде, а гайдуки в лесу. У каждого свое место. Стало быть, если тебе нужны гайдуки, поищи их в лесу.

— А как я их найду?

— Откуда мне знать?

— Говорят, ты знаешь.

— Много чего говорят! Я не всезнайка. Все знает один бог! Ступай в лес.

Станко поник головой. Жернов молол зерно, а трещотка прибавляла шуму. Верблюд посмотрел на Станко из-под ресниц.

— Станко!

— Что?

— Ты и впрямь собрался в лес?

— Мне больше некуда идти! — сказал Станко, пожав плечами.

— Потом не пожалеешь?

— Нет.

— А знаешь, чья это работа?

— Знаю, Лазаря.

— А чья еще?

— Больше ничья.