Гайдук Станко

Слез уже не было. Застывшими глазами уставились они на холодную золу в очаге. А на улице занимался день…

* * *

Три месяца прошли в горе и печали. Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Алекса уже не пытался разговаривать с людьми, не ходил на сходки и в церковь, сторонился даже малых детей.

Наступила осень. Сыпал мелкий осенний дождь. У снохи Мары разболелся ребенок. Он был самый младший из детей, любимец всей семьи.

Ребенок метался в жару и бредил. Трое суток Алекса и Петра провели у постели больного внука. На четвертый день ребенку стало совсем худо. Он дышал, как мышонок.

— Позовем священника, чтоб прочел молитву, — предложила Петра.

— Позовем, позовем! Я сам схожу.

Алекса надел гунь и отправился за священником.

Отец Милое был у себя во дворе. Алекса поздоровался с ним.

— Благослови, батюшка! — попросил он и, по обычаю, подошел к его руке.

Священник отдернул руку.

— Бог благословит тебя! Что тебе надо?

У Алексы перехватило дыхание. Слова не шли с языка. С большим трудом он проговорил:

— Батюшка, внук у меня расхворался. И… вот я и пришел за тобой. Прочти молитву.

— Ладно, приду! — сухо сказал священник.

И, убитый горем, сломленный, уничтоженный, Алекса отвернулся от священника, который и не пытался его задержать.

«Неужто и он? Неужто добрый отец Милое тоже возненавидел меня? Неужто и он морщится при встрече со мной? О, милостивый творец! Ты знаешь мою душу, ты знаешь, что я ни в чем не виноват! За что же так мучаешь меня? Почему не отберешь у меня эту черную жизнь?»

Пришел священник. Он переступил порог и поздоровался.

— Кому нужна моя молитва?

— Вон, в горнице, ребенок…

Священник кончил читать молитву и поднес крест к губам ребенка, потом снял епитрахиль и надел шапку.

Алекса взял кошелек, вынул золотой дукат и протянул его священнику.

— Батюшка, вот плата.

Священник оглядел монету.

— Это дукат?

— Да.

— За молитву цванцик[18].

— А я даю тебе дукат. Твоя молитва поможет внуку.

— Бог ему поможет, — твердо сказал священник.

— Возьми, батюшка, да благословит тебя господь.

Священник отрицательно покачал головой.

— У меня нет мелочи, — печально промолвил Алекса.

Священник дал ему сдачу:

— Не хочу быть в долгу.

Алекса похолодел.

— Садись, батюшка! — сказал он, собрав все силы. — Дай, сношенька, немного…

Слово застряло в горле от ледяного взгляда священника.

— Не хочу! — наотрез отказался он и пошел без оглядки прочь…

Алекса стоял точно окаменелый. Он не мог ни говорить, ни думать. Это был гром, убивший в нем все живое.

Больного ребенка оставили в покое. В голове у Алексы закружились какие-то бредовые мысли.

Он вышел из дому и стал ходить по саду. Отчаяние и безнадежность овладели его душой.

Мимо прошел Иван. Он, конечно, видел Алексу — еще издали раза два внимательно глянул на него, но, подойдя поближе, отвернулся.

Алекса не окликнул его. Мертвыми глазами смотрел он ему вслед. Иван уже скрылся из виду, а Алекса все стоял и смотрел в ту сторону, где он исчез.

Он смотрел так долго, что глаза начал застилать туман.

— Алекса, — услышал он вдруг голос Симы, посыльного, — кмет велел тебе прийти в общину.

— Зачем я ему понадобился?

— Не знаю. Придешь — узнаешь.

Алексе показалось, что Сима смотрит на него каким-то странным взглядом, ясно говорившим: «Жаль мне тебя, бедняга!».

Алекса отправился в общину. Там уже толпился народ. Поздоровавшись, он спросил:

— Что делаете тут?

Люди молчали.

Алекса обвел взглядом хмурые лица сельчан и отошел в сторонку.

День стоял пасмурный. Небо было обложено тучами, которые вот уже несколько дней никак не желали расходиться.

Вдруг все поднялись. Толпа зашевелилась. На галерее появились кмет и отец Милое.

— Братья! — начал кмет. — Опять мы навлекли на себя позор! Опять случилась кража.

По толпе пронесся гул. Все воззрились на Алексу, а он молча склонил голову.

— Да, братья! Опять у Ивана побывал вор. Ночью у него унесли поросенка. Что это значит? Вы хотите, чтоб я отрекся от Черного Омута? Долго я был кметом, хватит с меня! Вот вам ваша палица, передайте ее кому хотите…

И кмет бросил палицу.

Сельчане обступили его и стали молить да упрашивать.

— Нет! Нет! Выбирайте, кого хотите!

— Мы хотим тебя!

— А я не хочу! Не хочу, чтоб мне на старости лет в глаза плевали!

— Мы поймаем вора!

— Мы его уже поймали! — выкрикнул Маринко Маринкович. — Хотите, чтоб я вам пальцем показал на него? Я…

Маринко рухнул словно подкошенный.

У Алексы кровь бросилась в голову. Он не понимал, что сделал, но, увидев распростертого на земле Маринко, встал коленом ему на грудь и выхватил нож.

Подбежали люди и отняли у него нож.

— Злодей! Гайдук!

Алекса не мог вымолвить ни слова. К горлу подкатил комок.

— Вот, братья… — запел Маринко. — Я чуть не умер за божье дело!

— Злодей! Злодей! — неслось со всех сторон.

Алекса пришел в себя… Точно разъяренный лев, ринулся он сквозь пытавшуюся удержать его толпу. У галереи он остановился.

— Распните меня! — крикнул он и раскинул руки. — Распните меня!

И сверкнул очами. Страшный взгляд метнулся из-под седых ресниц.

Народ остановился.