Гайдук Станко

Вспыхнула баба, как огонь, сверкнула очами, подскочила к турку и ахнула его по затылку той самой деревянной ступкой, которой только что толкла чеснок. Турок так и повалился на пол. Из проломленной головы хлынула кровь. Взглянула попадья на окровавленную ступку и вышвырнула ее на улицу.

— Испоганил мне ступку, негодяй! — спокойно проговорила она и занялась своими делами.

Эту историю поведал я вам в подтверждение своих слов, А теперь вернемся к нашему рассказу.

* * *

Елица была дочерью своего времени. Простодушная, прямая, верная и преданная, Елица любила Станко. И чем больше в их доме его ругали, тем сильнее и крепче становилась ее любовь. Мысли ее были полны им одним. Днем и ночью разговаривала она с ним в душе своей. Она знала, что Станко оклеветан. Она одна верила, что он не способен на такое гнусное дело, в каком его обвинили.

Как-то раз повела она разговор о Станко со своей матерью.

— Что ты говоришь, несчастная? — испуганно воскликнула мать.

— Сказала: он не виноват!

— Откуда ты знаешь?

— Знаю!

— Ты что, умней своего отца и всех других?

— Нет, не умней, только я думаю, это большой грех винить невиновного!

— Как — невиновного? Разве не на его конюшие нашли кошель с деньгами?

— А разве не мог кто-нибудь подбросить туда кошель?

— Кто же возьмет на душу такой грех?

— Я, мама, знаю кто.

— Скажи — кто?

Елица зарделась как маков цвет. Ей легче умереть, чем произнести имя Лазаря. С того дня, как Станко ушел в лес, ненависть ее к Лазарю была равна любви к Станко.

— Тот, кто его обвинил.

— Лазарь?

Елица кивнула головой.

— Дочка! Господь с тобой! Перекрестись!

Елица опустила голову.

Мать вскочила на ноги, схватила ее за руку и посмотрела ей прямо в глаза.

— Откуда ты знаешь?

Елица молчала.

— Я спрашиваю: откуда ты знаешь?

— Не спрашивай меня, мама! Я не видела, но знаю, что это так.

— Говори! Говори, не то прокляну тебя! — крикнула мать, приложив руку к груди.

— Не проклинай меня, мама! — взмолилась Елица. — Я знаю, что он его ненавидел!

— Кто кого? Лазарь — Станко?

— Да.

— Почему?

— Мама, — молила Елица, — не допытывайся!

— Я должна знать!

Елица покраснела как рак. Клеть завертелась у нее перед глазами.

— Из-за меня… — пролепетала она еле слышно.

Мать вздрогнула. В одно мгновение она поняла все.

Елица дрожала как в лихорадке.

— Больше ни о чем меня не спрашивай! Теперь ты все знаешь…

Елица метнулась к кровати и приникла головой к подушке.

Кру́ния оторопела от изумления. Этого она никак не ожидала. Но сердце матери не камень. Оно и корит, любя. Мать подошла к кровати, взяла руку дочери и проговорила:

— Встань, душа моя!

Если б мать стала ее бранить, проклинать в даже бить, она бы все стерпела и не проронила б ни слезинки. Но нежный голос матери, ее ласковые слова тронули Елицу до глубины души, и она разрыдалась. Чтоб заглушить громкие рыдания, она все глубже зарывалась головой в подушку.

— Радость моя! Солнышко мое! Не плачь! Боишься, что я прокляну тебя? Разве может мать проклясть свое дитя? Какая мать может сделать такое! Елица! Радость моя!

И старушка склонилась над ней.

От душивших ее рыданий Елица не могла вымолвить ни слова.

Но вот Елица успокоилась, встала, припала головой к груди матери, обняла ее и тихо зашептала:

— Мамочка! Родимая моя! Не проклинай свою дочь…

— Не прокляну, глазоньки мои!

— Я не виновата, мама! Господь хранил меня от этого. Они оба были добры ко мне. Ведь они побратимы, вот я и ходила с обоими. Но Лазарь был завистлив. Сердце мое чуяло, что он ненавидит Станко. Стоило мне с ним заговорить, как уж Лазарь готов был съесть его глазами. А когда они в ильин день стали бороться, я видела, что он так бы и убил Станко.

— И стрелял он из-за тебя?

— Да, мама.

— А с чего ты взяла, что кошель подкинули?

— Я не видела, мама, но могу поклясться в ста монастырях, что это его рук дело. Ох, мама, ты просто не представляешь себе, как он ненавидит Станко…

— Знаю, дочка, но что теперь о том говорить, раз Станко ушел в гайдуки.

Елица ничего не сказала.

Наступило длительное молчание. Елица исповедалась матери, и на душе у нее стало легче.

Однако она не до конца открылась матери, утаила от нее, что обещала Станко ждать его, и теперь находилась в мучительном раздумье — сказать ей об этом или смолчать?

«Надо сказать! — думала Елица. — Надо! Она добрая, как погожий день. Зачем же таиться от матери? Скажу, что виделась со Станко, что дала ему обещание… Нет, нет! Ни за что! К чему говорить, кто меня за язык тянет?.. А если он зашлет сватов? Что тогда буду делать?»

Елица уже открыла рот, но опять сдержалась.

— Что поделаешь, радость моя… Такая, видать, твоя судьба! — нарушила молчание Круния.

— Какая, матушка?

— Не сулил тебе господь мужа по сердцу.

— Почему, мама? — Елица заглянула в глаза матери.

— Как — почему? Разве он не гайдук? — спросила Круния.

— Ну и что с того?

— Что ты сказала?!

И взгляд матери проник к ней в душу.

Елица затрепетала.

— И… и… ничего…

— Ты сказала: «Что с того, что он гайдук».

— Да. Он честный человек. У него не было другого выхода, потому что…