Гайдук Станко

Но под взглядом Крунии слово застыло на ее устах. В нем увидела она то страшное, чего так боялась, и задрожала всем телом…

— Что у тебя на уме? — крикнула Круния. — Отвечай! Не думаешь ли дожидаться, когда гайдук вернется к тебе из леса? Не дала ли ты ему обещание, несчастная?

У Елицы кровь бросилась в голову.

— Отвечай! Отвечай! Обещала ему, да? О, будь ты проклята!.. Можешь ты смотреть мне в глаза? Отвечай! Отвечай!

Круния подошла к дочери, взяла ее за плечи и стала трясти. Ужасное подозрение пронзило ее сердце. Словно безумная, схватила она Елицу за горло.

— Говори! Смеешь ты смотреть мне в глаза? Ты честная девушка?

Елица встрепенулась и обдала мать таким гневным взглядом, что та невольно отстранилась от нее.

— Да, я честная девушка! Я могу смотреть в глаза и тебе, и всем людям! Но я обручена! Я обручилась с гайдуком Станко!

Круния обомлела.

— Богу и ему поклялась я, мама, и сдержу свое слово! Скорее я прыгну в Ста́рачу, как та несчастная, чем моя рука коснется руки другого мужчины! Теперь ты все знаешь. Прокляни меня, убей, но по-другому не будет!

Весь вид Елицы говорил о том, что она не отступится от своего решения.

Это была уже не прежняя тихая Елица, а буря, для которой нет преград.

У Крунии подломились ноги. Она села на кровать, чувствуя, что теряет рассудок.

ЗЕКА

Вся северо-западная часть Мачвы сплошь испещрена бочагами. У самого Черного Омута отходит от Дрины рукав, который здесь называют Студеным Омутом. А сразу за селом его именуют Рибня́чей. Там он разливается, образуя множество необычайно плодородных островков. За островками он уже называется Йова́чей, а чуть дальше — Заса́вицей. Студеный Омут временами пересыхает, но Засавица всегда полноводна. Местами она очень глубока, хотя кажется совсем мелкой, когда глянешь на осоку и покоящиеся на воде кувшинки. Однажды кто-то попытался вырвать кувшинку с корнем и был до крайности изумлен тем, что длина стебля, притом не до самого корня, оказалась равной восемнадцати мужским пядям.

Крестьяне из Равня, Засавицы, Раде́нковича и других окрестных сел считают Засавицу не рекой, а озером. И они правы. Исток и устье ее часто пересыхают, а Засавица по-прежнему полноводна.

На берегах ее водится разная птица, а рыбы в ней ничуть не меньше, чем в самой Саве.

Здесь, вблизи Савы и Засавицы, охотнее всего располагались гайдуки. Вблизи была река, и в случае погони они могли спастись бегством. У гайдуков было несколько лагерей. Один из них, находившийся в том месте, где Дрина впадает в Саву, назывался Пара́шницей. За селом Ба́ново Поле находился второй стан — Вишку́пия, а за селом Раденковичем — Дренова Греда.

Дремучий лес и река были надежной защитой. Продовольствие и все прочее доставлял им мельник.

Когда атаман Сречко с отрядом пришел на Дренову Греду, Но́гич радостно воскликнул:

— Добро пожаловать, атаман!

— Здравствуйте!

— Благодарение богу, все вы живы и здоровы!

— Благодарение богу!

— Хочешь, я обрадую тебя, атаман?

— Чем?

— Пополнением. — И Ногич показал на человека, стоявшего в стороне от других, возле пня.

На вид ему было немногим более тридцати; высокий — выше всех в отряде, смуглолицый, с великолепными усами, ну как есть писаный красавец. Его большие глаза смотрели на Сречко смело и открыто.

— Откуда будешь? — спросил атаман, подходя к нему.

— Из Герцеговины, — ответил он громовым голосом.

— Когда пришел?

— Сегодня. Переплыл Дрину.

— Кто тебя послал?

— Один мельник.

— Как его зовут?

— Не знаю. Он только и сказал: «Ступай и разыщи Сречко, атамана. Эта дорога приведет тебя прямо в его стан. Скажи ему: «Я от Верблюда».

Он говорил свободно и непринужденно. Атаману парень понравился с первого взгляда.

— Хорошо, хорошо… А как ты прозываешься?

— Зе́ка.

Гайдуки переглянулись.

— Какое странное имя! — невольно вырвалось у Заврзана.

— Так зовут меня с тех пор, как я себя помню. — И Зека взглянул на Заврзана.

— Чего ты хочешь? — спросил атаман.

— Выполнять волю твою! Сейчас не до того, чтоб пахать и сеять. Каждый, у кого в груди бьется сердце, должен браться за оружие!

— Отчего кинул свой дом?

— От добра! — словно ветром выдуло у него из груди. — Ищу пристанища… Турки поубивали всех, в живых остались мать да дети малые. Им теперь горе мыкать, а мне — мстить.

Видно было, что Зека понравился гайдукам.

— Примем его, атаман! — закричали все разом.

— Станко у нас без пары, вот и будет ему товарищем, — сказал Заврзан.

— Прекрасно, — обрадовался Зека. — Бог даст, и меня увидите в деле.

— Хорошо, сокол, принимаю тебя, — сказал атаман.

Зека отведал хлеба-соли, а потом стал целоваться с гайдуками.

Пошли шутки и прибаутки. Гайдукам хотелось поскорее узнать, как прошло сражение, и Заврзан принялся описывать боевое крещение Станко. Однако в рассказе его было столько вымысла, что Станко почувствовал неловкость.

— Братья! Люди! — вдохновенно кричал Заврзан. — Я тоже умею стрелять! Все мы умеем стрелять, но так… Ну-ка, Суреп, скажи! Что молчишь, словно воды в рот набрал?

— Ты трещишь сразу за десяток баб! — сказал Суреп, и все покатились с хохоту.

Заврзан взял Станко за плечо.