Гайдук Станко

Атаман немного помолчал, прежде чем сказать:

— Хорошо, останься. — И повернулся к Станко: — А тебе приказываю взять Лазаря живым. Я буду судить его! Не убивайте его, если вам дорога жизнь. Я должен увидеть того мерзавца, который сумел так ловко оболгать честного человека. Смотрите, чтоб ни один волос с его головы не упал. Ногич, ты за это в ответе.

— Не беспокойся, атаман…

— В случае большой опасности идите к Це́ру. Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь к кому-нибудь из этих людей: Бановцу в Бановом Поле, Ка́тичу в Гло́говце, Чоня́ге в Са́лаше, Ивану в Кле́не, попу Те́ше в Бадовинцах, Илье Срда́ну в Прня́воре. Любой из них вас напоит, накормит и скажет, где я с отрядом. Если потребуется помощь, известите Верблюда. Готовьтесь!

— Мы готовы!

— Пошли! До свидания, Суреп, Ногич, Станко, Зека, до свидания!

— Счастливого пути!

Через несколько мгновений гайдуки скрылись за деревьями.

Йован и Йовица задержались.

— Вам пора идти! — сказал Зека.

— Догоним. Прощайте! Дай бог свидеться…

— Дай бог!

Поцеловавшись с теми, кто оставался, они взяли свои ружья и побежали догонять отряд.

Станко задумался. Тщетно пытался он понять, какое отношение к истории с кошельком имеют Груша и Маринко. Ему страстно захотелось узнать правду, и он решил сразу же отправиться к Верблюду и расспросить его.

Ногич словно прочел его мысли.

— Сейчас пойдем ко мне, — сказал он. — Там мы будем в безопасности…

— А не лучше ли отправиться к Верблюду? — прервал его Станко.

— Нет, сокол! К нему нельзя. Да и незачем. Верблюд — пугливое животное. Он очень осторожен. Он помнит о нас, но о себе вдвойне. Атаман и тот ни разу у него не был, он всегда сам приходит, если есть важные новости. Пусть вот Суреп скажет, правду ли я говорю.

— Правду! — подтвердил Суреп.

— А потом, — продолжал Ногич, — мельница есть мельница. Туда может заявиться кто угодно. Стало быть, идем ко мне и передадим Верблюду, чтоб навестил нас.

Ногич встал. Станко ничего больше не оставалось, как последовать его примеру. Зека же готов был пойти за Станко хоть на край света. Простились с Сурепом.

— А костер? — спросил Зека.

— Что? — удивился Ногич.

— Оставим его гореть?

— А разве ты не слышал, как атаман велел подбросить в костер бревно? Он никогда не заметает за собой следы и сейчас велел бросить бревно именно потому, что нас преследуют. Пошли!

И они разошлись.

А в то самое время по лесу уже двигался отряд преследователей. Впереди ехал на коне Груша, а возле него бежал Маринко.

— Далеко еще? — спросил субаша.

— Нет, вон их логово, — ответил Маринко. — У меня верный нюх. Ты велел мне найти их, и я нашел. — И, показав рукой на восходивший кверху дым, добавил: — Здесь!

— Окружить! — скомандовал Груша.

Осторожно, едва дыша, придвигались турки к костру, уже видневшемуся сквозь ветви деревьев… Когда завиднелось яркое пламя, Груша рявкнул:

— Ни с места! Сдавайтесь!

Лес повторил его слова.

Турки приблизились к костру. Там не было ни души!

Субаша со стоном схватился за голову.

— Клянусь глазами, были здесь! — возопил Маринко.

— Где же они?

— Может быть, в засаде? — промямлил Маринко в ужасе.

Это предположение образумило турок, и они мигом повернули назад.

СИМА КАТИЧ

Гайдуки смеялись над преследователями. Скрытые кустарником, они смотрели, как турки удаляются, вздрагивая при каждом шорохе. Особенно их смешил Маринко, который как пес, бежал за субашой, на все лады клянясь, что видел гайдуков здесь…

Когда незадачливые преследователи исчезли из виду, гайдуки продолжили свой путь.

Станко погрузился в размышления. В голове понемногу прояснялось. Теперь он верил, что Груша и Маринко причастны к истории с кошельком. Одно оставалось для него неясным: за что они возненавидели его, ведь он не сделал им ничего плохого.

Ночь была тихая. Каждый шаг гулко отдавался в ночной тишине.

— Боже, до чего хороша ночь! — воскликнул Зека.

— Хорошая, — согласился Ногич.

Они замолчали и предались своим думам. Под ногами хрустели сухие ветки. По временам раздавались тихие, таинственные шорохи — казалось, это чья-то невидимая рука ворошит опавшие листья.

Пришли к Ногичу. Беловатый дымок вился над дымовой отдушиной, устремляясь прямо к небу, словно душа праведника.

Ногич постучал в дверь.

Домашние обрадовались, услышав его голос. Встретили их так хорошо, как только можно было желать. Женщины приготовили ужин, и гайдуки, как цари, принялись за еду, хотя успели уже поужинать на Дреновой Греде.

— Марица, — обратился Ногич к жене, — возьми рядно и постели нам в сарае.

Жена ушла.

— А ты, Йова, ночью сходишь к Симе и скажешь ему, что мы ждем его здесь.

— Долго пробудешь дома, брат? — спросил Йова.

— Несколько дней. Нужно сделать одно дело.

— Вчера собирались вас искать.

— Знаю. Они ушли не солоно хлебавши.

— Говорят, из-за каких-то турок, которых вы уложили на Жураве.

— Ну и пусть себе ищут на здоровье! А мы тем временем хорошенько выспимся.

Женщины разули их и омыли им ноги. Гайдуки пошли спать.

Наступила тишина. Вскоре все погрузились в глубокий сон.

Заря только начинала заниматься и пели первые петухи, когда Катич с Йованом подошли к дому.

— Где они? — спросил Катич.

— В сарае.