Гайдук Станко

Это был крошечный подвальчик, в котором нельзя было ни выпрямиться, ни повернуться. С серых стен стекала вода. Темень, хоть глаз выколи. Дверью служила цельная дубовая доска, припертая снаружи деревянной поперечиной.

Страшно! Алекса снова присел на ступеньки.

Ему было холодно и хотелось пить. В горле пересохло, но воды у него не было. Он стал стучать в дверь.

— Чего тебе? — раздался снаружи голос.

— Дайте воды!

Ответа не последовало. Алекса решил, что стражник пошел докладывать субаше. Но время шло; казалось, минула уже целая вечность, а никто и не думал вступать с ним в разговор.

Как странно устроен человек — всегда он мечтает о несбыточном!

«Нет, турок! Ты не заставишь меня говорить! Слюну буду глотать, а тебе не скажу ни слова! Уж лучше умереть».

Между тем время шло. Алексе казалось, что минули уже не одни сутки, а дверь его темницы все не отворялась.

Его мучили голод и жажда. Но пока он в своем разуме, он не станет кричать и молить о пощаде.

Вдруг ему почудилось, что с двери снимают щеколду. Он встряхнулся и вскочил на ноги. Глоток свежего воздуха вернул бы ему силы и бодрость.

Но он обманулся.

В другой раз ему послышалась какая-то возня в стене. Похоже было, что это скребется мышь. Он ступил в грязь и прислушался. Да, кто-то скребется, но совсем тихо, осторожно…

Наконец дверь отворилась. В темницу ворвался живительный воздух. У Алексы закружилась голова. Глаза его ослепил дневной свет, и он упал.

— Алекса… Алекса! — донесся до него чей-то голос.

Узник открыл глаза и увидел над собой ухмыляющегося Маринко.

— Эх, брат Алекса! Субаша совсем забыл про тебя. Прихожу я сегодня, спрашиваю, а они и думать-то про тебя забыли. Есть хочешь?

— Хочу… — прошептал несчастный.

— Сейчас принесу тебе завтрак.

— И воды, воды… — шептал Алекса.

— Хорошо, хорошо…

Дверь закрылась. Алекса ждал. Каждая минута растягивалась в вечность.

Дверь снова отворилась. На пороге показался Маринко. В руках у него были горшок, деревянная ложка и ломоть хлеба.

— Вот тебе обед! Сварил тебе немного фасоли с рыбой. Знаю, что ты это любишь.

И он поставил еду перед Алексой.

Алекса жадно схватил горшок. Запах рыбной похлебки приятно щекотал ему ноздри.

Маринко не отрывал его от еды, только с лица его не сходила сатанинская усмешка.

— Вкусно? — спросил он.

— Вкусно… Только солоновато.

— Вяленая рыба.

Алекса ел…

— Ну как, Алекса?

— Что — как?

— Рассказал бы мне про своего Станко.

Алекса молчал.

— Я люблю его, как родного сына. Он хороший мальчик. Что там ни говори, а в Черном Омуте не найдешь второго такого парня. Ну, оступился невзначай. Что с того? И святые не безгрешны.

Алекса сверкнул очами.

— Он не оступился! — сказал он резко.

— Оступился! — возразил Маринко.

— Врешь! Дело помни, а правды не забывай!

Маринко осклабился. Его осенила какая-то мысль.

— Хочешь знать правду? Твой Станко не виноват. Он украл так же, как и ты, — сказал он, метнув на Алексу пристальный взгляд.

— Но ведь ты это сказал…

— Да, я. Но мне приказали так говорить!

— Приказали? А кто тебе приказал?

— Тот, у кого власть.

— Турок?

— Он…

— А почему?

— Не знаю… По сей день не знаю.

— Дай мне немного воды! — попросил Алекса.

— Дам, только скажи мне кое-что.

— Что?

— Где Станко с дружиной?

Алекса выронил ложку и взглянул на него грозным взглядом. Но Маринко не унимался.

— Скажи… скажи!

— Этого ты никогда не узнаешь!

— Узнаю!

— Нет!

— Ха-ха-ха! — расхохотался Маринко. — Прекрасно! Не желаешь говорить, ну и не надо! Дай сюда! — и вырвал у него из рук горшок.

— А воды?

— Когда скажешь, где Станко! — И Маринко запер за собой дверь.

От соленой еды у Алексы так жгло горло, словно ему туда насыпали горящих угольев.

Вдруг его бросило в жар. Голова пылала, а кровь бешено струилась по вздувшимся жилам.

Он почувствовал невыносимую, мучительную жажду. В голове помутилось, и он рухнул со ступенек прямо в грязь.

— Воды! Воды! — кричал он.

— Скажешь? — спросил снаружи Маринко.

— Нет.

Потом все умолкло…

Алекса вскочил и диким голосом закричал:

— Мучайте меня! Убейте меня! Режьте меня на куски, все равно не скажу!

И он стал яростно топтать грязь. Потом провел ладонью по сырой стене и влагой, оставшейся на руке, смочил себе губы.

Алекса принялся каплю по капле собирать со стены влагу.

Но от этого ему еще больше захотелось пить. В отчаянии начал он рвать на себе волосы и одежду. Потом повалился на пол и стал кататься по грязи.

Он чувствовал, что грязь остужает его горячее тело. Вот по нему поползло что-то холодное, а потом начал рушиться потолок…

И он увидел темное, затянутое тучами небо. Вдруг хлынул ливень и оросил ему лицо. Дождевые струи текут ему в рот. Они поят его, освежают. Он уже утолил жажду, но струи все текут и текут. Они льются уже бурным потоком. Он чувствует, что захлебывается. Он хочет спастись, но не может…

Алекса впал в беспамятство.

МЕСТЬ НАЧАЛАСЬ

В то самое время, когда Груша, Иван и Маринко, заперев Алексу в темнице, вернулись в хан, из пролеска, что возле хана, вышел Верблюд.

Погрозив им кулаком, он, крадучись, направился к лесу.

Верблюд весь кипел от гнева.