Гайдук Станко

— Ничего особенного. Вроде бы нигде не болит. Разнежился я от хорошей жизни, вот ко мне все и пристает. Впору просить ноги, чтоб пошли, десны, чтоб жевали, потому как зубов нет, а глаза — чтоб смотрели. Хочу поговорить с тобой напоследок. Спасибо вам с Йовой.

— Йова у меня был, когда прибежал твой постреленок.

— Вот и хорошо! Садитесь. А ты, добрая моя старушка, принеси нам что-нибудь выпить.

— Не надо, — отказались священник и Йова.

— Эх, не надо! Живому человеку всегда надо. Закроются глаза, тогда и не надо будет. Неси, неси!

Петра вышла.

— Позвал я тебя, отче, чтоб умереть по-христиански. Был бы великий грех прожить на свете семьдесят шесть лет и умереть без святого причастия!

— Йова, выйди на минутку, — попросил священник.

Йова вышел. Отец Милое снял с плеча сумку и вытащил из нее книги и завернутую в полотенце просфору.

Он прочел отходную молитву и причастил умирающего.

— Йове можно войти? — спросил Алекса.

Вместо ответа священник позвал Йову в горницу.

— Йова, брат, виноват ли я в чем перед тобой? — спросил Алекса.

— Я перед тобой виноват, а не ты, — ответил Йова.

— Ты искал правду. Да простит тебя за это господь. Прости и ты меня.

Они поцеловались.

Петра вошла в горницу.

— Иди и ты сюда. С тобой делил я на этом свете добро и зло. Прости, если обидел чем. Спасибо тебе! Давай поцелуемся.

Они поцеловались.

— Только, чур, не плакать, — сказал Алекса, увидев на ее глазах слезы. — Не надо. Пусть люди скажут: где еще найдешь такую хорошую жизнь, какую прожили мы? Где еще найдешь таких счастливых родителей, вырастивших здоровых и веселых детей?

— Позову детей, — сказал Йова.

— Зачем? Пусть занимаются своим делом.

— Так ничего и не скажешь им? — спросила Петра.

— А что им говорить! Все они честные и работящие. Дурному мы их не учили. Жить будут в дружбе и хозяйствовать разумно. Да и что вы ко мне привязались? Я вовсе не собираюсь умирать! — И Алекса засмеялся. — Принеси-ка лучше ракии.

— Я принесла. Ты тоже выпьешь?

— Как можно отказаться от ракии?! Подай-ка мне ее, хочу проститься с людьми.

Петра дала ему баклагу.

— Спаси, господи, отче! — и стал пить.

— За спасение Христово! — сказал священник, беря баклагу.

Потом Алекса простился с Йовой.

— А Станко дома? — спросил священник.

— Нет. Он в Парашнице. Придет, поживет несколько дней и опять уходит. Как загрустит, нахмурится, замолчит, я уже знаю — собрался уходить. Привык к лесу, не живется ему под крышей.

— Вы послали за ним? — спросил Йова.

— Да, — ответила Петра.

— Пусть, пусть приходит, раз вы думаете, что так надо. Я же думаю, что его место там, где нужна мужская рука.

Дверь отворилась, и в горницу вбежал Станко.

— Отец! Ты жив?.. — И, сняв шапку, Станко кинулся целовать ему руку.

— Жив, сынок.

— Спасибо господу богу, что привел еще увидеться! Прости и благослови.

Алекса хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Две блестящие слезы скатились с подбородка на дрожащую руку. Он привлек к себе Станко и горячо поцеловал его в голову.

— Что правда, то правда: хорошо жить на свете! — сказал Алекса, смахнув слезы. — И даже с самой трудной жизнью жаль расставаться. Однако приходится. Петра! Позови детей, всех зови! Хочу проститься с ними. В последний раз хочу поцеловать их и приласкать.

Петра вышла из горницы, и вскоре у постели умирающего собралась вся семья. Он целовал всех по порядку: сыновей, невесток, внуков. Милоя, сынишку Станко, положил к себе на колени, но старым костям не под силу была такая тяжесть.

— Возьми его, сношенька, — сказал он Елице.

Алекса снова лег. Дышал он коротко и прерывисто.

Отец Милое попросил женщин с детьми выйти из горницы. Петре он разрешил остаться.

Наступила тишина. Старик повернулся к стене. Время шло.

Наконец священник поднялся.

— Я схожу домой. Скоро приду.

Только он приблизился к двери, как Алекса прошептал:

— Уже скоро…

Отец Милое остановился. Грудь Алексы едва шевелилась, а лицо было желтое, как воск.

— Дайте свечу! — невольно вырвалось у священника.

Все засуетились. Начались причитания. Глаза больного блеснули на миг и тут же погасли. В руку ему вложили зажженную свечу, и слабый огонек осветил лицо, на котором застыла улыбка.

— Кончено! — сказал священник, снимая шапку.

Поднялся плач. Женщины побежали во двор, чтоб объявить о своем горе соседям.

Пришли соседи, чтоб обмыть и обрядить покойника.

Священник и Йова вышли из дому. Медленно опускалась ночь.

НАСУПЛЕННОЕ НЕБО

Алексу похоронили. Много народу провожало его в последний путь. Петра, вернувшись с кладбища, сразу же забилась за печку. Душа ее жаждала тишины и покоя, а из глаз не переставая лились слезы. Она была безутешна в своем горе. Да и как было не плакать — ведь каждая мелочь в доме напоминала ей о муже!

Но живые должны жить. А дом без хозяина — сирота.

На девятый день после поминок семья собралась в хозяйской горнице.

— Мама, — начал Станко, — нам надо выбрать хозяина. Но без тебя мы ничего не станем решать. Скажи, кому быть хозяином?

Старушка молчала.

— Давайте выберем Станко. Его все знают, — предложил Крстивой.

— Я согласна, — сказала Петра.