Гайдзин

– Черта с два! – Джейми постарался, чтобы его голос звучал убедительно. – Новый тайпан придет из ветви Роба, Роба Струана, сводного брата Дирка. Один из его сыновей или внуков станет тайпаном.

– Наверное, вы правы, но это все равно уже будет не то. Ужасно жаль Малкольма. Он был надеждой Тесс. Все время, что я был в Гонконге, я думал о нашем погребении, таком ненужном, а? Лучше всего нам совсем забыть о нем. Малкольм был погребен там, у Шек-О.

– Жаль, что это не так, как хотел сэр Уильям и все мы хотели. – Прошлой ночью Джейми опять приснился кошмар про то, что видел боцман: труп, гребущий воду скрюченными пальцами, чтобы выбраться на поверхность, глаза широко открыты. Он снова ощутил озноб. – Мы сделали все, что было в наших силах. А теперь, – спросил он, – почему вы вернулись?

Хоуг поднялся:

– Тесс попросила… э-э… доставить почту Макструану, вам и… и повидаться с Анжеликой и вручить ей письмо. – Он увидел глаза Джейми. – Я не знаю, что в них.

– В них? – резко спросил Джейми. – Вы сказали «письмо»?

Хоуг покраснел:

– О… э-э… да. В общем, да, письмо. Я не знаю, что в нем. Ну что ж, я, пожалуй, пой…

– Да бросьте вы, черт побери!

– Тесс попросила меня передать ей… э-э… письмо, и все.

– Бросьте, я же вас знаю!

– Я, наверное, поднимусь к ней, – раздраженно произнес Хоуг. – Ей захочется узнать…

– Сядьте! Что за письма, ради всех святых?

– Я ничего не знаю ни о…

– Только не кормите меня этим дерьмом! Что за письма?

Хоуг заколебался, потом выпалил:

– Если вы поклянетесь мне головой своей матери, я… я вам скажу.

– Идет!

Доктор сел:

– Она, Тесс, она просто сказала: «Передайте этой женщине вот это письмо, подождите неделю или около того, затем передайте ей одно из этих двух писем». Всего она вручила мне три письма, я не знаю, что в них. Клянусь Господом Богом, не знаю!

– Неделя? Вы имеете в виду до дня месячных? Одно из двух писем, а? Одно – если она беременна, другое – если нет?

– Одиннадцатое число будет первым днем, но сказать что-то будет еще невозможно, придется ждать еще как минимум две недели, да и тогда… Надежнее всего подождать месяц, и уже тогда смотреть, начнется ли… начнется ли у нее менструация. Срок может сдвинуться, иногда трудно определить на сколько, в ее случае из-за того, что бедная девушка пережила чудовищный удар и еще столько всего – Тесс попросила меня подождать, пока я не буду уверен. – Он выдохнул. – Ну вот, теперь вы все знаете.

– Тесс попросила вас подождать, пока вы не осмотрите ее?

– Ну… да, пока я не буду уверен.

– Значит, одно письмо – на случай беременности, а другое – если беременности нет?

– Да… Я же говорил вам. Да.

– Кому еще вы об этом говорили? – Взгляд Джейми прожигал его насквозь.

– Никому.

– Кто он?

– Идите к черту! – вскричал Хоуг, потом выпалил: – Горнт!

– Господи Исусе, почему он?

– Не знаю, ему словно было все известно, он пришел к тем же выводам, к каким, я полагаю, придут и все остальные. Согласен, что теперь, когда я вернулся, это вполне очевидно. Я сказал Тесс об этом, но она промолчала, только посмотрела на меня этими своими серыми глазами. Вам легко, Джейми, – пожаловался он, кипя от обиды. – Вам и всем Горнтам этого мира легко, вы сильные, вы привыкли к бизнесу, а разве бизнес по большей части не ложь? Ну а врачи к этому не привычны. – Исполненный отвращения к самому себе за неспособность хранить секреты, Хоуг шумно выдохнул. – После стольких лет другим я уже не стану. Тесс сказала, чтобы я посвятил в причину своего возвращения сэра Уильяма, Альберта и вас, и больше никого.

– Не расстраивайтесь, вы правы, в Иокогаме, черт подери, не будет ни одного человека, который бы не догадался о цели вашего приезда! Черт возьми, бедная Анжелика! Для кого еще у вас есть письма от Тесс?

– Я… Для сэра Уильяма.

– Для кого еще? Ради всех святых угодников, для кого еще?

– Для Небесного Нашего Ская.

Изображая спокойствие, которого он не испытывал, Хоуг протянул Анжелике конверт, запечатанный печатью Благородного Дома. У нее все сжималось внутри с того самого момента, когда Джейми сообщил ей, кто прибыл с «Гарцующим облаком», как ни пыталась она оставаться невозмутимой. Даже почти мгновенная поправка Варгаша, что прибывшая женщина оказалась невестой сеньора Макфея, а не Тесс Струан, не успокоила ее. Как не успокоило и громогласное повествование Хоуга о похоронах Малкольма, которое лишь еще больше сбило ее с толку. Рукописные буквы на конверте были словно выгравированы: «Анжелике Ришо, лично».

– Почему вам не прочесть его, пока я здесь, – говорил он, обеспокоенный внезапно выступившим на ее щеках румянцем.

– Вы имеете в виду на случай, если я упаду в обморок? – резко спросила она, садясь прямо в высоком кресле у камина, кресле Малкольма, которое она забрала из его апартаментов, перед тем как освободить их для Альберта Макструана.

– Я имею в виду, что вам, возможно, захочется поговорить, – доброжелательно произнес Хоуг. – Я ваш друг, а не только врач.