Гайдзин

Сердито хмурясь, он вошел в баню, где прислужница рухнула на колени и поклонилась так быстро, что ударилась головой об пол.

– Бака! – прорычал он, все еще не придя в себя после полного испуга и не избавившись от мерзкого привкуса страха во рту. Он сел на крошечный табурет, подставив прислужнице спину. – Шевелись!

«Бака, – в ярости подумал он. – Все бака, Райко бака, но не Кацумата – он не бака, он снова оказался прав: без этого дерьма я был бы мертв или, еще хуже, схвачен живым».

Эдо

Вечерние сумерки были хлопотным временем для обитателей Ёсивары Эдо, самой большой и лучшей во всем Ниппоне – лабиринте крошечных улочек и красивых мест на краю города, занимающем почти двести акров, где Кацумата и другие сиси, или ронины, могли надежно спрятаться – если их принимали.

Кацумату принимали с особым почтением. Деньги не были для него проблемой. Он заплатил обслуживавшей его девушке за съеденные суп и лапшу и не спеша направился к дому Глицинии, все в той же личине бонзы, хотя теперь он приклеил усы и был одет несколько иначе: подкладки на плечах делали их шире, одеяние было богаче.

Мама-сан Мэйкин снова уселась перед зеркалом. Ее отражение уставилось на нее. Макияж, более густой, чем обычно, больше не скрывал теней под глазами и опускавшихся книзу морщин, прочерченных тревогой.

«Я принимаю то, что ужасно постарела с того момента, когда сёя прервал нас – Райко и меня, – с одиннадцатого дня Двенадцатого месяца, последнего месяца, последнего дня моей жизни. Всего лишь тридцать три дня прошло, а я выгляжу как старая карга, которой уже давно перевалило за обычные для нашей жизни пятьдесят лет. Тридцать три дня слез, целое озеро слез, когда я была уверена, что слезы мне не грозят, что давным-давно я выплакала их все по любовникам, которых едва помню, по тому единственному, кого я до сих пор могу почувствовать, ощутить его запах, вкус на губах, по кому до сих пор томлюсь – мой нищий юный самурай, который покинул меня так внезапно, не оставив письма, не сказав ни слова на прощание, покинул ради другого дома увеселений и другой женщины, забрав с собой немного денег, которые я скопила, и осколки моего разбитого сердца, которые он выбросил в придорожную канаву. А потом были еще слезы по моему маленькому сыну, погибшему в огне в доме своих приемных родителей; его отец, старый и богатый торговец, бросил меня, как и его предшественник, мое самоубийство не увенчалось успехом.

Слишком много плывущих лет. Тридцать три года скольжения по водной глади, по одному на каждый из этих наполненных тревогой дней. Сегодня мне сорок три года, ровно сорок три года назад я родилась на свет. Что мне делать теперь? Скоро князь Ёси потребует расплаты. Карма.

Я принимаю, что обучила Койко, предложила ее, поручилась за нее. Что еще я могу предложить в искупление? Что могу сделать?»

Отражение не ответило ей.

Стук в дверь.

– Госпожа, пришел Кацумата-сама, мы не ждали его так рано.

Она ощутила сосущую пустоту в желудке.

– Я выйду к нему через мгновение.

Чтобы успокоиться, Мэйкин выпила немного бренди гайдзинов, которое дала ей Райко. Почувствовав облегчение, она вышла и прошла по изысканно убранному коридору в комнату для гостей – дерево, татами, сёдзи были самые дорогие и лучшего качества. При отменном вкусе. Купленные и оплаченные с такими усилиями, сердечной болью и упрашиваниями. Однако благодаря Койко ее дом приносил огромную прибыль и был источником радости и удовольствия для ее банкиров. Сегодня она встречалась с ними.

– Мы заметили, прошу прощения, что ваш доход стал значительно ниже по сравнению с прошлым месяцем.

– Это все зима виновата, тяжелое время года для всех чайных домов, и столь необычные для этого месяца холода. С началом весны дела пойдут лучше. Мы имеем огромную прибыль за этот год, нет причин для тревоги.

Но она понимала и знала, что «Гёкояме» это тоже известно, что наибольшую часть прибыли ей приносила Койко, что теперь лишь занавесь из тонкого газа отделяет ее от полного краха. Если так решит Ёси.

«Зачем же тогда еще больше увеличивать риск, допуская сюда сиси? – спрашивала она себя. – Особенно Кацумату – он теперь для Ёси самый злейший враг. Какое это имеет значение? Всему хорошему в жизни обязательно сопутствует зло, со злом можно справиться, хорошим – насладиться. Ведь это так захватывающе интересно – быть частью сиси, их храбрость и сонно-дзёи, их борьба за освобождение от векового ига, жизни, которые они не задумываясь отдают за императора в своем трагическом и безнадежном поиске высшей истины, все они так молоды и доблестны и рождены, чтобы потерпеть поражение, как печально. Но даже если бы им было суждено победить, те, кто станет править нами вслед за сёгунатом, освободят ли они нас от векового ига?

Нет. Никогда. Только не нас, не женщин. Мы останемся там, где мы сейчас, навечно привязанные к яну шелковой нитью».