Галинословие

«Лукерья Михайловна, даже если вы ко мне дружелюбны, то из солидарности с дочерью вы не будете отвечать. Рад, что не знаю вашей реакции на мои письма. Галя холодна ко мне, но оставить всё как есть это худшее из решений. Расставаться надо в мире, когда всё исправлено, а Галя держит меня своей ненавистью. Она хочет, чтобы я исчез из её жизни, но именно этим держит меня при себе. Именно об этом вся моя повесть. Она же музыку исполняет, которая вся об этом же. Музыка выражает неразделённые, невыплеснутые чувства, и не было бы их, не было бы и музыки. Чем бы она иначе наполнилась? Вся музыка – это диалог мужчины и женщины. То низкий наступающий голос, то более тонкий и уступчивый, а задний фон олицетворяет общество. Общество – это гармония, а отношения это мелодия. Почему Галя не видит этого? Горю желанием, чтобы каждый день был продуктивным и значащим, чтобы каждый шаг был созидательным. Только от созидания появляется настоящее удовлетворение. Отними у меня теперь Галю, и всё обессмыслится, поэтому я так держусь за неё. Только однажды у меня была обида на Галю – это когда она в издательстве скандал учинила. Я не запрещаю ей быть пианисткой, а она запрещает мне писать. Обида – это слабость и страх перед новым испытанием, и как только преодолеваешь препятствие, обида превращается в победу. Галя учит меня не сдаваться. У нас борьба, где шахматными фигурами становятся издательства, полиция, суды, музыкальные школы, священники. Скоро в ход пойдут страны и континенты. С любовью о Христе!»

Посылка с шоколадом для Лукерьи Михайловны двигалась совсем другим маршрутом, чем заказные письма. Она шла не через Харьков и Краматорск, а гораздо южнее, и спустя три недели застряла в Бахмуте. Бахмут гораздо меньше Славянска, расположен довольно далеко от него, но совсем близко к линии военных действий, чтобы быть конечным пунктом для посылок. Близость к фронту предполагала в нём скопление враждебных донбасскому ополчению войск, и меня это сильно смущало – получалось, что я слал шоколад не на территорию защитников Новороссии, а на территорию, занятую врагом, и посылка могла достаться атошникам. Первая попытка доставки посылки в славянский университет закончилась фиаско, и, чтобы выяснить причины неудачи, пришлось позвонить в университет:

– Здравствуйте, могу я поговорить с Лукерьей Михайловной?

– С Лукерьей Михайловной?

– Да, с хореографом. Она у вас преподаёт.

– Хореография у нас в другом строении, на Университетской 12. Телефон дать?

Узнав о существовании второго здания, звонить туда я не решился, а вместо этого связался с курьерской доставкой по Украине. Это была частная контора с офисом во Львове. К западным украинцам с начала войны моё отношение оставалось предвзятым – я видел в них оголтелых националистов, ненавидящих всё русское. Каково же было удивление, когда по телефону со мной заговорили на чистом русском. Дружелюбие львовянки я объяснил тем, что моё общение с Галиной мамой благословенно. Я был убеждён, что, позвони я и в вермахт ради Гали, мне бы тоже ответили вежливо: «Да, мы немедленно покинем Славянск. Уже к утру выведем из города всю технику!». На той священной войне мы с Галей были на одной стороне и имели одну Родину. Я сообщил доброжелательной львовянке новый адрес получателя, и на следующий день посылку доставили по назначению.