Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга

«Я, Людовик, несчастный грешник, верую в Бога еди­ного и истинного, Отца, Сына и Святого Духа; верую, что один из ликов Святой Троицы, Сын единственный, единосущный и единовечный Богу Отцу, из лона Пре­святой Девы Марии воплотившийся, страдал, умер, был погребен, воскрес на третий день и вознесся на Небеса, где восседает одесную Бога Отца и будет судить живых и мертвых в день великого и страшного суда. Верую, что святое причастие суть то самое пресвятое тело его, какое он воспринял в лоне Девы и передал ученикам своим, дабы они пребывали совокупно в соединении с ним. Твердо знаю и провозглашаю устами и сердцем, что вино это есть та самая кровь святая, какая текла из раны на боку его, когда он был пригвожден к кресту. Желаю, наконец, чтобы это предсмертное причастие, будучи самой надежной помощью, укрепило меня в час смерти моей и защитило меня своим необоримым заступниче­ством от всех сил адовых».

Затем, ощутив, что час настал, король попросил, чтобы на полу расстелили ковер и, сыпля на этот ковер пепел, изобразили крест. Когда это было сделано, короля пере­несли туда и положили. Спустя два часа он скончался.

Это произошло 1 августа 1137 года; он достиг шести­десятилетнего возраста и правил более тридцати лет.

На трон взошел Людовик Молодой.

В последние дни жизни Людовика Толстого к его пред­смертному ложу прибыли посланцы, объявившие, что Гильом X, герцог Аквитанский, умирая во время палом­ничества к могиле святого Иакова, завещал ему как сво­ему королю и сюзерену опеку над своей дочерью Алиенорой, еще незамужней, равно как и принадлежащие ему герцогства Аквитания и Гасконь. Король принял наслед­ство и в знак признательности велел своему сыну жениться на богатой сироте. И потому, когда отец скон­чался, Людовик Молодой был уже на пути в Бордо. Изве­стие об этом, полученное им в Пуатье, не отсрочило свадьбу: ее отпраздновали в присутствии всех знатных вельмож Гаскони, Сентонжа и Пуату. Так что дело при­соединения к французской короне феодальных владений оставалось одной из последних мыслей Людовика Тол­стого и продолжалось после его смерти.

Людовик Молодой поспешно вернулся из Бордо в Орлеан, где ему сообщили о том, что горожане хотят учредить коммуну. Верный отцовским обычаям, «он, — пишет автор его жизнеописания[246], — смело подавил этот заговор, причем не без ущерба для некоторых людей».

Спустя несколько лет, узнав, что сарацины отобрали у крестоносцев город Эдессу[247], Людовик Молодой собрал в Везле представительную ассамблею, где было принято решение о новом крестовом походе. Он, равно как и королева Алиенора, получил крест из рук святого Бер­нарда и «в окружении королевской свиты торжественно отбыл на Троицкой неделе в 1147 году от Воплощения Господа».[248]

Покинув Францию, король доверил управление Суге- рию, который с превеликой печалью взирал на этот кре­стовый поход и непрестанно призывал Людовика в Париж, полагая, что его присутствие там более необхо­димо, чем в Иерусалиме. Когда же Роберт де Дрё, брат короля, оставив Людовика в Палестине и вернувшись во Францию, попытался с помощью нескольких церковни­ков и достаточно многочисленной народной партии[249]отнять у брата престол, эти призывы Сугерия сделались еще более настоятельными, хотя он, проявив свойствен­ные ему предусмотрительность и твердость, пресек эту попытку незаконного захвата власти.

Вот письмо, которое в связи с этим случаем он напи­сал королю.