Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи

В середине XIX века деятельность Петра I и его наследие уже стали поводом для политических споров. Михаил Петрович Погодин в уже знакомой нам статье «Петр Первый и национальное органическое развитие» пишет: «Слава, как луна, имеет свои фазы. Слава Петрова находится ныне в ущербе: многие вновь открытые документы из архивов Тайной Канцелярии бросили в последнее время мрачную тень на его личный характер, а пробуждающееся народное сознание преисполняется в некоторых негодованием на него за насильственное подчинение России иностранному, европейскому влиянию».

Он призывает на защиту Петра Татищева, Ломоносова, князя Щербатова, Карамзина и Пушкина. И подытоживает: «Как потомки Адамовы рождаются, нося в существе своем следствия первородного греха, так точно все мы русские от рождения своего подвергаемся влиянию Европы или Петровой реформы. Как нечего толковать людям, бранить и осуждать, судить и рядить, зачем Адам сорвал и съел роковое яблоко, а должны они думать, как возвратить себе потерянный рай, чтобы в немощи совершилась сила, так точно бесполезно разбирать нам задним числом с практической точки зрения действия Петровы, а должны мы стараться, удержав из них дельное и доброе, присоединять к тому все годное из народной жизни, старой, средней и новой, сколько в ней того сохранилось, — и идти вперед».

В самом деле, хотя «история не имеет сослагательного наклонения», нельзя забывать, что Россия без реформ Петра была бы также Россией без Пушкина и без многих замечательных его современников. А вот «тайной канцелярии» никак не повредила бы смена курса. Любой правитель, куда бы он ни «правил», будет нуждаться в защите. А в XVIII веке лучшей защитой было нападение, причем максимально жестокое, такое, после которого противник уже не оправился бы.

* * *

Нам трудно представить себе Россию без Пушкина. А какой была бы Россия без Ломоносова? Или с Ломоносовым, никогда не бывавшем за границей, не учившемся в Марбурге, а только в Славяно-греко-латинской академии, основанной еще при царевне Софье. Скорее всего, тогда мы не знали бы Ломоносова-химика, Ломоносова-естествоиспытателя, Ломононсова-астронома, открывшего наличие атмосферы у Венеры, что было важно для астрономов всего мира, и, наконец, Ломоносова-художника, занимавшегося производством цветного стекла и изготовлением мозаик.

Ломоносов-литератор, возможно, был бы, но мы никогда не угадаем, о чем и как он бы писал.

Но пора вернуться в реальность из области сослагательного наклонения и немного поговорить о том, что сделал Ломоносов для русского языка.

Первые 14 лет жизни Михаила Васильевича прошли еще при жизни Петра, но известность он получил уже при «дщери Петровой» — императрице Елизавете.

Именно Ломоносов написал первую в истории «Русскую грамматику» (1755), в которой проанализировал законы и формы русского литературного языка. Интересно, что в период работы над «Грамматикой» Ломоносов начал писать маленькую шуточную комедию «Суд российских письмен перед Разумом и Обычаем от Грамматики представленных». В ней Грамматика обращается к Разуму и Обычаю с просьбой решить, какое начертание должны иметь русские буквы, потому что они непрерывно ссорятся из-за этого. Это намек на спор в академической среде по вопросу о не вполне еще устоявшихся к тому времени начертаниях букв русского гражданского алфавита, введенного в начале века. Как видно из текста, заимствовались не только слова, но и начертания букв, и по этому поводу также царили разногласия: