Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи

Тут можно возразить, к примеру, что «моральный упадок» – это калька с английского moral decline, но на самом деле образ, заключенный в этих словах, настолько ясен и очевиден, что мог спонтанно возникнуть в обоих языках независимо друг от друга. Можно было бы, конечно, принудить журналистов писать вместо «моральный» – «нравственный» или пуститься в долгие «философские» рассуждения о разнице между европейским понятием «морали» и «исконно русской нравственностью», если бы само слово «нравственность» являлось калькой «морали»: mor (лат.) традиционно переводится на русский словом «нрав».

* * *

Удалось ли самому Шишкову избежать заимствований?

Прочтем его эпитафию[140] Суворову (точнее, сам автор называет эти строки просто «Стихи для начертания на гробнице Суворова»):

Остановись, прохожий!

Здесь человек лежит на смертных не похожий:
На крылосе в глуши с дьячком он басом пел
И славою, как Петр иль Александр, гремел.
Ушатом на себя холодную лил воду
И пламень храбрости вливал в сердца народу.
Не в латах – на конях, как греческий герой[141],Не со щитом златым, украшенным всех паче,
С нагайкою в руках и на козацкой кляче
В едино лето взял полдюжины он Трои.
Не в броню облечен, не на холму высоком —
Он брань кровавую спокойным мерил оком
В рубахе, в шишаке, пред войсками верхом,
Как молния сверкал и поражал как гром.
С полками там ходил, где чуть летают птицы.
Жил в хижинах простых и покорял столицы.
Вставал по петухам, сражался на штыках;
Чужой народ его носил на головах.
Одною пищею с солдатами питался.
Цари к нему в родство, не он к ним причитался.
Был двух империй[142] вождь; Европу удивлял;Сажал царей на трон[143] и на соломе спал.

Как видите, в стихи попал даже «герой», хотя Шишков сам писал, как его огорчает, когда он видит «вместо „добледушия“ – „героизм“». Следуй он сам своим советам, ему надо было называть Суворова «добледушцем».

Здесь можно возразить, что Александр Семенович не всегда считал зазорными заимствования из греческого, и к тому же он использует эти слова потому, что речь идет о подвигах Суворова во время заграничных походов. Но после одного исключения (весьма разумного и обоснованного) тут же возникает соблазн сделать другое, столь же разумное и обоснованное, а там и третье, и так далее.

* * *

Однако при всей своей ярко выраженной франкофобии (которая напоминает жалобы Чацкого на экспансию «французиков из Бордо» и радушную их встречу в двух столицах) Шишков совершенно справедливо беспокоился о сохранении старых церковнославянских и древнерусских слов, уходящих из живого языка. Он пишет, что необходимо сохранить эти слова, по крайней мере, в словаре, но

«составление такового словаря требует великих и долговременных трудов не одного человека, но целого общества. Во-первых, надлежит употребить несколько лет на прочтение со вниманием всех или, по крайней мере, многих славенских книг, дабы выписать из них все те места, которые весь знаменования круг каждого ныне мало употребительного слова достаточно определить могут. Во-вторых, показать все примеры сильных и богатых речей и выражений, коих мы ныне в новейших наших сочинениях совсем не находим или находим весьма редко и потому от часу более отвыкаем от оных. В-третьих, надлежит воспользоваться теми из них, кои в общенародный язык, без нарушения чистоты слога оного, приняты быть могут».

* * *