— От души, родная, — улыбнулся я и протянул купюру девчонке. — На, беги к маме.
Девчонка, смекнув, что к чему, вчистила бежать. А я полез в карман — мальчишки следили за моей рукой, не отрываясь. Я достал из бумажника пару купюр поменьше и раздал им.
— Берегите себя, пацаны, — напутствовал я и сел в машину. — Нам туда, Джиан.
Пацаны остались возле дороги и до последнего провожали нас взглядами.
— Я, конечно, не подслушивал, — сказал Джиан. На бумажник, который я убирал обратно в карман, он смотрел с неудовольствием. — Но ты не боишься, что к твоей матушке после этого могут прийти гости, которые услышали, что у неё объявился сынок с деньгами?
— Нет, — покачал я головой. — Я уверен, слухи пойдут правильные.
Что такое «совсем плохая дорога», я даже представить себе боялся. После поворота мы проехали пару сотен метров, и Джиан решительно вырубил движок.
— Пошло оно! — сказал он. — Ещё чуть-чуть, и мы отсюда вообще не вылезем.
— Ладно, — вздохнул я. — А вон, кстати, и труба.
Трубу было сложно не заметить — здоровенная, кирпичная. Должно быть, осталась от котельной, или чего-то в этом роде. Про трубу говорили и Минж, и девчонка.
Дождя не было давно, за что можно было только благодарить бога. После хорошего ливня эту дорогу одолел бы не каждый джип, что уж говорить о нашем культурном автомобиле с низкой посадкой.
Пошли пешком. Джиан в туфлях, я — в кроссовках.
— Юн будет психовать и задавать вопросы, — заметил Джиан.
— Пусть попсихует, — рассеянно заметил я. — Разберусь.
— А мне-то что говорить? Он ведь и с меня спросить может.
— Скажешь, по торговому центру шарились. На обратном пути купим какую-нибудь херню для отвода глаз.
— Как-то по-детски.
— Да начхать. В случае чего — переводи стрелки на меня.
— Окей, — буркнул Джиан, споткнувшись об очередную кочку.
Возле трубы мы повернули налево, и неожиданно оказались на более-менее приличной улице. Здесь хотя бы стояли дома. Пусть убогие, покосившиеся, но — дома. Между ними были натянуты верёвки с сохнущим бельём, в подобии дворов кто-то умудрялся держать кур. А людей видно не было. На работе, наверное. Или воруют — тоже, в общем-то, занятие. Или отсыпаются после работы или воровства.
— Оно, нет? — спросил Джиан.
Я повернул голову. Табличка на чуть живом домике выглядела, как издевательство. Тонкий намёк на то, что это место не перенеслось сюда из какой-то иной вселенной, а имело непосредственное отношение к этой. Улица. Номер дома. Неудивительно, что местная детвора знает адрес. Может, это вообще единственная табличка, сохранившаяся во всём квартале.
— Оно, — подтвердил я и глубоко вдохнул. — Ну, с богом.
Я подошёл к двери и постучал. Негромко, без настойчивости. Послышалось шебуршание за дверью. И тишина. Я постучал ещё раз. Тихо…
— Мама? — негромко сказал я, с трудом заставив себя произнести это слово.
И дверь открылась мгновенно. Худая, словно бы высохшая женщина, закутанная в остатки того, что когда-то было шалью, уставилась на меня. Секунду стояла, раскрыв рот, словно бы в изумлении. И вдруг всхлипнула, бросилась ко мне, обняла.
— Лей, — разобрал я сквозь рыдания. — Лей! Сыночек…
Глава 21. Дом, милый дом
Я предвидел это. Боялся и одновременно надеялся на такой исход. А когда время пришло, эмоций попросту не было. Простой факт: обнимающая меня женщина была мне чужой. Я не знал её, не помнил, и её лицо, её слёзы не вызвали ни малейшего отклика в душе.
Наверное, может показаться странным, что мать даже не заподозрила, будто с её сыном что-то не так. Однако на самом деле это не такая уж редкая ситуация. Люди сплошь и рядом меняются до неузнаваемости, особенно если есть хороший повод, как у меня. Я прошёл через все круги ада пенитенциарной системы и вернулся — другим человеком. Чего-то мне не хотелось вспоминать. О многом не хотелось рассказывать. А кроме того, если из дома меня забрали мальчишкой, то теперь, в глазах матери, я вернулся мужчиной, и она робела, не решалась мне докучать.
Мы сидели за столом — мама, Джиан и я. От рассохшейся столешницы отделился верхний, облицовочный слой, сделанный из пластика. Пластик примотали к столешнице синей изолентой. Я подумал, что это сделал, наверное, ещё папа Лея — сам Лей использовал бы скотч. Изолента так потемнела от времени, что казалась чёрной.
Папа. Мама…
Трудно было заставить себя называть незнакомую женщину мамой, но я справлялся. Мы пили чай — как ни странно, вполне приятный на вкус. Джиан помалкивал, делая вид, что разговор его не касается, что, в общем-то, так и было.
— Скажи правду, — попросила мама, касаясь моей руки. — Ты сбежал?
Я едва сдержал усмешку. Тем же вопросом сейчас, должно быть, задаётся Юн. Моё выражение лица маме, кажется, не понравилось.
— Лей… — прижав руки к груди, прошептала она.
Я торопливо мотнул головой.
— Не сбежал. Вышел по закону. Всё нормально, не волнуйся.
— Но как же так — по закону?! Тебя ведь выкупил клан. Мне велели забыть тебя. Сказали, что ты теперь навеки принадлежишь проклятым Чжоу!
— Ну… Видишь ли. Так сложилось, что я теперь — сам Чжоу.