Гамбит Смерти

Везли меня сюда в вагоне почтовом. Почтальоны, понимаешь. Печкины. В купе окон не было, так что ни направления, ни тем более, названия станций не знал. Впрочем, дорога со всеми остановками заняла не более суток, а чистой езды было и того меньше, часов четырнадцать-шестнадцать, из них большая часть по бархатному пути, без стука и тряски. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, часов у меня нет, равно как и галстука, ремня, шнурков, бритвы.

Радио передавало общероссийский канал, тоже не вычислишь.

Возможно, Подмосковье. Или где-нибудь неподалеку от Николаевской чугунки. Или это психиатрическая больница? Тоже не рядовая, а — особенная? Я уже в одной лечился…

Не знаю. Поначалу часто водили в кабинет с голубоватыми кафельными стенами и запахом эфира, где люди в белых халатах взвешивали, измеряли давление, светили зеркальцем в глаза и снимали энцефалограмму. Брали кровь, верно, для анализов. Трижды испытал на себе спинномозговую пункцию. Ничего…

Задавали самые разнообразные вопросы, преимущественно по поводу снов, вкусовых пристрастий, но сами ни на один мой вопрос не отвечали. Зато давали ножницы — обстричь ногти. Сейчас водят пореже, неделю вообще не беспокоят, и ногти растут вольно.

Здоровьишко же — в пределах нормы. Никаких отключений, мигреней и шизофрений. Так мне кажется. Зато сны… Сны видел я необычайно связные, продолжающиеся из ночи в ночь. Занятные — с рыцарями, магами, вампирами и драконами. Во снах казалось, что они и есть настоящее, подлинная явь, а остальное — глупый морок.

Просыпаясь, я какое-то время соображал — кто я? где? И вздыхал, видя вокруг голые стены. Замок Иф какой-то. На одну персону. Других узников я не встречал. И где? Коридоры серые, длинные, дверей две дюжины — до хитрого кабинетика. Никто не шумит, а, если и шумит, за громкими звуками радио не услышишь.

И вот еще что: никаких прогулок под солнышком. Совсем, абсолютно. Второй месяц, как я либо взаперти, либо на медосмотре. Никаких допросов. Никаких избиений. Хотя — человек я смирный, не балую, не бунтую, распорядок соблюдаю неукоснительно — тем более, что и выполнять особенно нечего. Хочешь лежать — ложись и лежи. Хочешь читать — читай. Умные мысли записывать вот нельзя, вернее, нечем — нет ни ручки, ни карандаша, ни писчей бумаги. А туалетная есть. Культура.

На стенах никаких надписей. Скучная темно-зеленая краска еще пахла, когда я вселился; выше двух метров — побелка. Потолок высокий, лампочка в круглом матовом плафоне. Пол дощатый. Рукомойник старинный, «Раковина». Унитаз зато — «компакт», без цепочки. Таково краткое описание местоположения.

Обитают же здесь… Туземцы не приветливы, но и не злобны. Скорее, безразличны. Клопов нет. Тараканы порой наведываются.

Да, вот еще загадка для ума: питание. Диета исключительно вегетарианская. Я понимаю, времена тяжелые, мясо дорого, но чтобы совсем, без «костного бульона», без молекулы животного белка? Каши, пустые щи, хлеба вволю. И еще — по два банана каждодневно, без пропуска. Компот, компот, три раза в день компот. Вполне, между прочим, приличный.

Биохимики утверждают, что в человеческом организме углеводы могут переходить в жиры. Непохоже. Зеркала у меня нет, но штаны сваливаются.

О судьбе своей я долго ломал голову. В итоге — ноль. Выводы можно делать любые, да только пользы никакой абсолютно. Потому я неспешно, в самом неторопливом прогулочном темпе завершил утренний моцион. Пять тысяч и еще тысячу сверху. Для поддержания формы. Хотя зачем она мне? Иллюзий я не питал. Наверное, понаблюдают — понаблюдают, да и убьют. А что еще с таким делать? В заведение имени Сербского, сиречь дурдом? Навечно? Хлопотно и накладно. Проще — пиф-паф. Небось, не Рауль Валленберг. Денисова Петра Ивановича, человека одинокого и незнаменитого, никто искать не станет. Исчез, и исчез. А разве он когда-то был?

Вот так я расхаживал по камере и пережевывал постные, слабосильные мысли. Не возбранялось, конечно, и мечтать: вот поведут меня в очередной раз к людям в белых халатах, а я — оки-аа! — одного конвоира пяткой в челюсть, другого — в живот, бегу по коридору, ногтем отпираю замки, проламываю стены, пока не выбираюсь наружу, и… Тут наступала полная, беспросветная тьма. Что делать-то? Делать-то что?

Не дает Русь ответа.

И, как назло, сна не в одном глазу. Отоспался я здесь — и за все прошлые годы, и за будущие тоже.

Опять. Какие будущие? В будущем меня как раз Самый Долгий Сон и ждет.

Хоть бы в стенку кто постучал. Почему это в романах узники сутками предаются утехам перестукивания, а мне не удается?

Опять заверещало радио. Эксперты — обозреватели комментировали правительственный кризис, обильно уснащая речь профессиональным жаргоном политологов: «крыша», «наехать», «опустить», «откат», «семья», «стрелка», «по жизни», и в который раз я подумал что рваться, действительно, некуда.

Да и как — рваться?

Обозревателей сменил концерт по заявкам. Ликуй, душа!