Гамбургский симпатяга. Живые стеклышки калейдоскопа

Почти то же самое, что и «наша не ушла, сидим чай пьем». Группа «На-На» поднимала на ноги многотысячные стадионы и ставила на уши центральные площади русских городов. Потом «нанайцы» выступали в ночных барах перед эмигрантами. Песню «Упала шляпа» сочинил сам Алибасов. «А жизнь хорошая такая – ты подойди и обними!» Я бывал на репетициях группы и видел, как буквально до сантиметра солисты оттачивали так называемый случайный выход в зал и лазанье по спинкам кресел. Вот как раз во время случайных якобы выходов фанатки и рвали в клочья одежду солистов. А потом они (солисты, а не девушки), с обнаженными торсами и в одних плавках, возвращались на сцену. Разумеется, торсы накачивали в гимнастических залах. Так задумано их смелым режиссером. Ах, слава! Юркая лиса-чернобурка, убегающая от усталого охотника в большие снега. Ни загоном ее не возьмешь, ни конными патрулями. Вот только что пробегала, а уже снег и ветер заметает следы. И только наст картавит под полозьями лыж, подбитых шкурой оленя. В стихотворении Валерия Симонова:

И только тянет забыться навек – Без снов.

С большим удовольствием цитирую строчки его стихов.

Алексей Иванович Аджубей рассказывал мне, как однажды на улице Горького (ныне – Тверской) в Москве он встретил старичка в шляпе и старомодном плаще. Старичок, пришаркивая сандалетами-плетенками, нес в авоське бутылки с кефиром. Некогда министр иностранных дел Молотов. Аджубей подвез наркома до дома. Молотов, выходя из «волжанки», спросил:

– Это ваша персональная машина?

Алексей Иванович кивнул. Он тогда работал главным редактором «Известий». Молотов дошел до подъезда, но потом вдруг вернулся. Водитель черной «Волги» притормозил, Аджубей вышел.

Молотов назидательно сказал ему:

– Никогда не привыкайте к персональной машине, молодой человек!

– Почему?

– Отвыкать трудно.

Мы ходили с Аджубеем по Лондону пешком – гуляли. У Аджубея старший сын Никита, биолог, работал в Англии. Аджубей много чего мне тогда рассказал. Насчет старых плащей и шляп. Лепского прошу заранее не напрягаться. В Лондоне у меня был хороший знакомец – внук, кажется, лорда и сын члена директоров известной компании. Замечательный молодой человек, искусствовед и владелец художественной галереи. Мы играли парой в теннис и состояли в одном клубе. Нам выдали модные пиджаки-блейзеры. У него был один недостаток. Не у блейзера, а у знакомца – рыжеватого англичанина. Он женился на русских экскурсоводках. Они потом, через некоторое время, беззастенчиво обирали его. Оттяпывали квартиры и имущество. Ходил он в каком-то ветхом пальто и в много раз штопанной рубашке. Сам был миллионером. Дело происходило на их семейной даче – каменном особняке шестнадцатого века, купленном у внучки то ли Черчилля, то ли Чемберлена. Тут запамятовал. Утром, на завтраке, я заметил, что мой наследный принц пьет кофе из кружки – клеенной-переклеенной. Кажется, даже с отколотой ручкой. Трещины были отчетливо видны. Я съязвил. У советских собственная гордость.

– Хочешь, в следующий раз я привезу тебе хорошую керамическую кружку? В подарок.

За столом сидело много молодых художников и поэтов. Мой знакомец, галерейщик, приглашал к себе в замок, на уикенд, талантливую молодежь. Прикармливал. Он засмеялся.

– Ты, Алекс, думаешь: какие жадины – английские буржуи. Даже кофе им попить не из чего. Просто ты должен знать, что я – единственный в семье, кому отданы вещи моего деда Энтони. Большая честь для меня. Профессор Энтони преподавал в Итоне древнегреческий и латынь. Я учился у него. Еще он был членом совета директоров компании «Сотбис», владел лучшей коллекцией английского серебра.

Художник-серб, присутствовавший на завтраке, ехидно посмотрел на меня. Съел?

У нас в стране долго отсутствовало понимание частной собственности. И сама частная собственность отсутствовала тоже. Ее уничтожили революция и советская власть. Своих родственников, дальше деда, мы не знаем. Прятали и сжигали письма, фотографии родичей, кулаков и врагов народа. У меня от деда осталась старинная серебряная ложка с гербом. Рассказ о ложке впереди. Но зато, когда частная собственность вернулась, мы превратились в монстров. Мы не знали правил частной собственности. Я сам видел картину, когда брат шел на брата с вилами из-за шести соток земли и домика-курятника на участке. Дело происходило под старинным городком Сергиевым Посадом. Умершая мать завещала участок младшему. Хотя за матерью до последнего дня ухаживал старший. Он и похоронил ее.

Другая мать, еще нестарая женщина, не хотела отдавать долю в квартире любимой дочери. Потому что у дочери уже был муж и, оказывается, юридически, в случае развода, он мог тоже претендовать на квартиру. Мы не припрятали ни писем, ни фотографий, ни обручальных колец наших дедов и бабок. Мы не сохранили даже буденовок и красных революционных шаровар. Иваны, не помнящие родства. Зато с началом перестройки мы все стали искать дворянские корни. Не Михалков – а Михалков. Не Иванов, а Иванов. Напротив меня в электричке сидели два бомжа, и один говорил другому: