Хорошо, слава богу.
Вы меня знаете, милорд?
Отлично. Вы рыбный торговец.
Нет, что вы, милорд!
Тогда не мешало б вам быть таким же честным.[25]
Честным, милорд?
Да, сэр. Быть честным – по нашим временам значит быть единственным из десяти тысяч.
Это совершенная истина, милорд.
Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей, лаская лучами падаль
Есть, милорд.
Не пускайте ее на солнце.[27] Не зевайте, приятель,
Ну, что вы скажете? Нет-нет, да и свернет на дочку. А вперед не узнал. Рыбный, говорит, торговец! Далеко зашел, далеко! В сущности говоря, в молодости и я ох как натерпелся от любви! Почти что в этом роде. Попробую опять. – Что читаете, милорд?
Слова, слова, слова…
А в чем там дело, милорд?
Между кем и кем?
Я хочу сказать: что написано в книге, милорд?
Клевета. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах, из глаз густо сочится смола и сливовый клей и что у них совершенно отсутствует ум и очень слабые ляжки. Всему этому, сэр, я охотно верю, но публиковать это считаю бесстыдством, ибо сами вы, милостивый государь, когда-нибудь состаритесь, как я, ежели, подобно раку, будете пятиться задом.
Если это и безумие, то в своем роде последовательное. – Не уйти ли нам подальше с открытого воздуха, милорд?
Куда, в могилу?
В самом деле, дальше нельзя.
Не мог бы вам дать ничего, сэр, с чем расстался бы охотней. Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.
Желаю здравствовать, принц.
О, эти несносные старые дурни!
Вам принца Гамлета? Вот он как раз.
Спасибо, сэр.
Почтенный принц!
Ну что же, превосходно. Однако что нового?
Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть.
Значит, скоро конец света. Впрочем, у вас ложные сведения. Однако давайте поподробнее. Чем прогневили вы, дорогие мои, эту свою Фортуну, что она шлет вас сюда, в тюрьму?
В тюрьму, принц?
Да, конечно. Дания – тюрьма.
Тогда весь мир – тюрьма.
И притом образцовая, со множеством арестантских, темниц и подземелий, из которых Дания – наихудшее.
Мы не согласны, принц.
Значит, для вас она не тюрьма, ибо сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке. Для меня она тюрьма.
Значит, тюрьмой делает ее ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней.
О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!
А сны и приходят из честолюбия. Честолюбец живет несуществующим. Он питается тем, что возомнит о себе и себе припишет. Он тень своих снов, отражение своих выдумок.
Сон – сам по себе только тень.