Гамп и компания

По пути к парковке микро-автобусов заметил я улицу, которая отличалась от тех, что я обошел. Приятная улочка, вся в зелени, дома реально красивые, тачки дорогие стоят. А в конце, на прегорке, самый большой дом — даже, можно сказать, дворец. Ну, я и подумал: была не была. Дрын, конечно, нам втирал, что в такие домищи заходить — дохлое дело, хозяев энциклопедями не удевишь, но нужно ведь с чего-то начинать. Подхожу, звоню. Кстате, за весь день первый раз дверной звонок увидал. За дверями глухо, я уж подумал, что дома никого нету. Позвонил еще пару раз и уже собрался уходить не солода хлебавши, как вдруг дверь приотворилась. На пороге стоит хозяйка, сама в красном шелковом халате, в руке муньштук. Постарше меня, но все равно красавица, волосы каштановые, длинными кудрями вьюца, косметики тонна. Оглядела меня два-три раза с ног до головы — и прямо расцвела в улыбке. Я и сказать-то ничего не успел, а она дверь распахнула и приглашает меня в дом.

Звали ее миссис Хоупвелл, но она велела говорить ей Элис.

Миссис Хоупвелл — Элис — провела меня в огромную залу с высоченными потолками и причудлевой мебелью и предлагает чего-нибудь выпить. Я кивнул, а она:

— Что предпочитаешь: бурбон, джин, скотч?

Но я не забыл, как Дрын нас инкрустировал насчет выпивки на работе, и говорю: мне бы коки-колы. Возвращаеца она с кокой-колой, и я завожу свою песню. Примерно до середины отбубнил, а миссис Хоупвелл и говорит:

— Спасибо, Форрест. Достаточно. Я возьму.

— Что возьмете? — переспрашиваю, не веря своему щастью.

— Энциклопедии твои, — отвечает. — Возьму один комплект.

Она спросила, на какую суму выписать чек, и я обьеснил, что на самом-то деле она их не покупает, а всего лишь оформляет подписку на покупку ежегодного ежегодника, которой хватит до конца ее дней, но она только отмахнулась.

— Показывай, — говорит, — где подписать договор.

И я показал.

Между делом хлебнул я коки-колы. Бр-р-р! Помои какие-то! Сперва я даже подумал, что она мне чего-то другого плестнула, но нет, жестянка на серверовочном столике осталась.

— А теперь, Форрест, я переоденусь во что-нибудь полегче, — сообщает мне миссис Хоупвелл.

Я про себя думаю: куда уж легче, но это, разумееца, не мое дело.

— Да, мэм, — говорю.

— Зови меня Элис, — настаевает она и, махнув подолом, ищезает.

Сижу я один, смотрю на эту бурду, и мне все больше пить охота. Жалею, что не попросил другую коку-колу, хотя бы «роял краун», что ли. Короче, прикинул я, что хозяйки еще пару минут не будет, и рванул туда, где, по моим расщетам, кухня была. В жизни не видал такой кухни! Прикиньте: больше, чем весь дом, в котором Дженни выросла, повсюду кафель, натуральное дерево, нержавейка, да еще огни с потолка светят! Залез я в холодильник, чтоб поискать другую коку-колу — может, думаю, та протухла. К моему удевлению, вижу банок пядесят, откупыриваю одну и делаю здоровенный глоток. Фу-у-у! Пришлось выплюнуть. На вкус — конкретное говно!

Ну, не конкретное, допустим — кто его знает, каково оно на вкус. А это пойло — премерно как скипидар со свиным жиром, да еще с сахарком, и разбавленный шипучкой. Да, думаю, кто-то над хозяйкой прикололся.

И тут как раз входит миссис Хоупвелл.

— А, Форрест, вижу, ты сам сориентировался. Я ведь не знала, что тебя мучит жажда, бедный мальчик. Ну-ка, давай перельем в стакан.

Пришла она в розовой ночнушке, которая выставляла на показ все, что при ней, а это не мало, и в пушистых розовых шлепанцах — ну, думаю, на боковую собираеца.

Но я теперь на чеку. Достает она стакан, который от чистоты весь радугой искрица, бросает туда лед, а сверху наливает коку-колу. Я слышу, как лед в стакане потрескивает, а сам думаю: как же это пить, и тут миссис Хоупвелл говорит, что на минутку меня покинет — хочет «освежица». Только я собрался опять это пойло в раковину выплестнуть, как пришла мне на ум одна идея. Как эту жижу не много улутшить. Вспомнил я свою студенческую пору: однажды мне до того захотелось домашнего лимонаду, что я прямо вкус его во рту чуствовал, но лаймов купить не удалось, а мама как раз прислала мне банку нектарин, так я за место этого приготовил нектаринад, отжав нектарины через свой носок. Эта кока-кола — дрянь порядошная, но решил я хоть как-то ее использовать, посколько язык у меня стал сухой, кабудто подошва — так не долго и помереть от обезвоженья. Мог бы, кстате, просто воды себе налить, но зацыклился почему-то на этой коке-коле.