Гамп и компания

И пошло-поехало. Смитти напрямую не запретил мне промышлять устриц, но у меня возникло такое ощущение, что главные проблемы еще впереди. Короче, возвращаюсь я домой, расказываю миссис Каррен и малышу Форресту, что нашел постоянную работу, и они, похоже, довольны. Если повезет, я заработаю достаточно, чтобы удержать миссис Каррен от продажи дома и ухода в пансион. Пускай сегодня прибыли мои невелики, но это только начало.

Вобщем, устричный бизнес стал для меня спасеньем. Каждое утро езжу автобусом в Байю-Ла-Батре и обезпечиваю нас на текущий день, но что будет, когда сезон подойдет к концу или когда по причине загрязнения будут закрыты плодовитые отмели, я не знаю. И это очень тревожно.

Собравшись на промысел во второй раз, прихожу я на пристань, где оставил ялик, глядь — а его там нету. Смотрю в воду — и вижу его на дне. Битый час вытаскивал свое суденышко на берег, а вытащив, увидел, что днище продырявлено. Три часа заделывал эту дыру и в тот день добыл устриц на двенацать долларов всего лишь. Прикинул я, что это, типо, предупреждение от Смитти и его дружков, но надежных доказательств у меня, конечно, не было.

В другой раз у меня пропали весла, пришлось раскошелица на новые. Еще через пару дней кто-то раздербанил мои корзины, но я старался на этом не зацыкливаца.

Тем более что у меня возникли кой-какие проблемы с малышом Форрестом. Похоже, он, как свойственно подросткам, взял за правило не вылезать из неприятностей. Во-первых, однажды вечером он заявился домой в нетрезвом виде. Я это определил по тому, что он дважды грохнулся с лесницы. Но на утро я не стал ему выговаривать: по правде говоря, мне было не совсем понятно, как с ним держаца. Спросив у миссис Каррен, она только покачала головой и сказала, что сама не знает. Дескать, мальчик неплохой, но трудно управляемый. Дальше — больше: засек я его за курением в верхнем туалете. Ну, отчитал, конечно, обьеснил, на сколько это вредно. Он выслушал, хотя и насупился, но когда моя проповеть закончилась, даже не пообещал больше так не делать, а просто развернулся и вышел из комнаты.

Далее: у него проевилась тяга к азартным играм. Благодаря своей смекалке он мог обыграть почти любого в карты и не только, причем останавливаца не собирался. Директор школы объевил ему строгий выговор за то, что он азартными играми обирает других учеников.

Наконец, как-то раз он не пришел домой ночевать. Миссис Каррен прождала до полуночи, но в конце концов легла в постель. Что до меня, я не сомкнул глаз до расвета и засек момент, когда Форрест-младший проник в дом через окно спальни. Я решил, что настало время для выволочки и серьезного разговора.

— Послушай, — говорю, — все эти гнустные выходки необходимо прекратить. Я знаю, что твоим ровестникам зачастую нужно слегка перебесица, но у тебя дело доходит до крайностей.

— Неужели? — спрашивает он. — Например?

— Например, когда ты под утро влезаешь в окно или куришь у себя в туалете.

— А тебе-то что? — огрызаеца он. — Никак ты за мной шпионишь?

— Я не шпионю. Я подмечаю.

— Подмечать — тоже не слишком достойное занятие. А кроме того, это все равно что шпионить.

— Послушай, — говорю, — суть в другом. На мне в этом доме лежат кой-какие обязанности. Мне положено о тебе заботица.

— Я могу сам о себе позаботица.

— Да, я вижу. Это ты заботишься о себе, когда в туалетном бачке сцепку из шести банок пива прячешь?

— Значит, ты все-таки за мной шпионишь, скажешь нет?

— Нет. В туалете была протечка, я поднялся проверить, в чем дело, и увидел, что одна банка выпала и закупорила слив. Это трудно не заметить.

— Вот и держал бы свои наблюдения при себе.

— Черта с два! Если ты не можешь нормально себя вести, мой долг — тебя принудить, и ты в этом убедишься. Прямо щас и принудю.

— Да ты даже грамотно разговаривать не умеешь, приличную работу не можешь найти. С чего ты взял, что имеешь надо мной власть? Кто ты такой, чтобы мне указывать? Присылал мне отовюду грошовый хлам и решил, что это дает тебе какие-то права? Фиговый тотемный столб с Аляски? Идиотскую дудку немецкую, курам на смех? Или тот кинжал саудовский — когда он до меня дошел, все убогие стекляшки, которые ты назвал самоцветами, уже из него повыпадали, а лезвие до того тупое, что даже масло не режет — где уж там бумагу! Да я все твои дары повыбрасывал! Если у тебя действительно есть какая-то власть надо мной и над моими поступками, хотелось бы знать, в чем она заключается!

Ну, тут мое терпение лопнуло — и я ему показал. Оторвал его от пола, швырнул поперек своих коленей, но, прежде чем поднять руку, выпалил единственное, что пришло на ум:

— Мне от этого будет больней, чем тебе.