— Счастіемъ ощущать мясо, трепещущее въ моихъ зубахъ, теплоту дымящейся крови въ моемъ пересохшемъ горл; наслажденіемъ разбивать живое существо о выступъ утеса и слышать крикъ жертвы, смшанный съ хрустомъ дробимыхъ костей. Вотъ удовольствія, доставляемыя мн людьми.
Шумахеръ съ ужасомъ отступилъ отъ чудовища, къ которому подходилъ почти съ гордостью, что подобенъ ему. Устыдившись, онъ закрылъ лицо руками; глаза его наполнились слезами негодованія не на родъ человческій, но на самого себя. Его благородное, великодушное сердце ужаснулось ненависти, которую онъ такъ долго питалъ къ людямъ, когда увидлъ ее, какъ въ страшномъ зеркал, въ сердц Гана Исландца.
— Ну, ненавистникъ людей, — смясь спросило чудовище: — осмлишься ли ты теперь хвастаться, что похожъ на меня?
Старикъ задрожалъ.
— Боже мой! Чмъ ненавидть ихъ, какъ ты, скоре я стану любить ихъ.
Стража увела чудовище въ боле надежную тюрьму. Погрузившись въ задумчивость, Шумахеръ остался одинъ въ башн, гд уже не было ни одного врага человчества.
XLVIII
Роковой часъ насталъ. Въ Мункгольскомъ замк стража повсюду удвоена, передъ каждой дверью молча и угрюмо прохаживаются часовые. Взволнованный городъ суетливо спшитъ къ мрачнымъ башнямъ крпости, въ которой царитъ необычайное волненіе. На каждомъ двор слышится погребальный бой барабановъ, затянутыхъ трауромъ. По временамъ изъ нижней башни раздаются пушечные выстрлы, тяжелый колоколъ крпости медленно раскачивается, издавая тяжелый, протяжный звонъ, а со всхъ концовъ гавани спшатъ къ страшному утесу лодки, переполненныя народомъ.
На крпостной площади, окруженный взводомъ солдатъ, высится обитый трауромъ эшафотъ, къ которому ежеминутно прибываетъ и въ нетерпливомъ ожиданіи тснится толпа.
На помост эшафота прохаживается палачъ въ красной шерстяной одежд, то опираясь на скиру, которую держитъ въ рукахъ, то переворачивая плаху и плетенку помоста. Невдалек сложенъ костеръ, близъ него пылаютъ нсколько смоляныхъ факеловъ. Между эшафотомъ и костромъ вбитъ въ землю колъ съ надписью: Орденеръ Гульденлью измнникъ! Съ крпостной площади виднется разввающійся надъ Шлезвигской башней большой черный флагъ.
Въ эту минуту осужденный Орденеръ снова явился передъ трибуналомъ, до сихъ поръ не покидавшемъ залу суда. Не было только епископа, обязанности котораго, какъ защитника, кончились.
Сынъ вице-короля былъ въ черной одежд съ цпью ордена Даннеброга на ше. Лицо его блдно, но величественно. Онъ былъ одинъ, такъ какъ его повели на казнь изъ темницы, прежде чмъ усплъ вернуться къ нему священникъ Афанасій Мюндеръ.
Внутренно Орденеръ уже примирился съ своей судьбой. Но все же супругъ Этели не безъ горечи помышлялъ о жизни и быть можетъ для первой брачной ночи хотлъ бы избрать не такую мрачную, какъ ночь въ могил. Въ темниц онъ молился и мечталъ, теперь стоитъ у предла всхъ молитвъ и мечтаній. Но твердость и мужество, внушенныя ему Богомъ и любовью, не покидаютъ его ни на минуту.
Толпа, мене хладнокровная, чмъ осужденный, глядла на него съ жаднымъ вниманіемъ. Его высокій санъ, его жестокая участь возбуждали всеобщую зависть и сожалніе. Каждый хотлъ присутствовать при совершеніи казни, не стараясь выяснить себ его вину.
Страшное чувство врождено человку, чувство, влекущее его къ зрлищу смертной казни, какъ на празднество. Съ ужасающей настойчивостью пытается онъ уловить мысль на измнившемся лиц приговореннаго къ смерти, какъ бы надясь, что въ эту торжественную минуту блеснетъ въ глазахъ несчастнаго какое нибудь откровеніе неба или ада, какъ бы желая увидть тнь, которую бросаетъ отъ себя крыло смерти, спускающееся на человческую голову; какъ бы стремясь уловить, что станется съ человкомъ, когда покинетъ его послдняя надежда.
Вотъ существо, полное силъ и здоровья, оно движется, дышетъ, живетъ; но пройдетъ минута, и оно перестанетъ двигаться, дышать, жить, окруженное ему подобными существами, изъ которыхъ каждое жалетъ его, но ни одно не спасетъ. Вотъ злополучный, умирающій въ цвт силъ, подъ гнетомъ могущества естественнаго и силы незримой; вотъ жизнь, которую общество даровать не можетъ, но которую отнимаетъ съ особенною церемоніей, сильно дйствующей на воображеніе. Мы вс обречены на смерть, не вдая, когда пробьетъ нашъ часъ; и несчастливецъ, точно знающій близость конца, возбуждаетъ въ насъ странное и печальное любопытство.
Читатель помнитъ, что Орденеръ приговоренъ былъ еще къ лишенію почестей и орденовъ. Лишь только утихло волненіе, произведенное въ толп его приходомъ, предсдатель приказалъ принести гербовникъ обоихъ королевствъ и статутъ ордена Даннеброга.
Затмъ, велвъ осужденному стать на одно колно и пригласивъ присутствовавшихъ хранить почтительное молчаніе, онъ раскрылъ статутъ кавалеровъ ордена Даннеброга и началъ громкимъ и строгимъ голосомъ.