Ган Исландец

Между тмъ до разсвта въ самый часъ, когда въ Мункгольм Орденеръ выслушивалъ свой смертный приговоръ, новый смотритель Дронтгеймскаго Спладгеста, бывшій помощникъ Бенигнуса Спіагудри, Оглипиглапъ былъ разбуженъ сильными ударами, потрясавшими входную дверь зданія. Онъ поднялся нехотя, щуря заспанные глаза, взялъ мдный ночникъ и, проклиная сырость мертвецкой, пошелъ впустить столь ранняго постителя.

Это были рыбаки Спарбскаго озера, принесшіе на носилкахъ, покрытыхъ тростникомъ и морскими водорослями, трупъ, найденный ими въ водахъ озера. Они внесли свою ношу во внутрь мрачнаго зданія и Оглипиглапъ выдалъ имъ росписку въ принятіи тла, по которой они могли требовать вознагражденія.

Оставшись одинъ въ Спладгест, Оглипиглапъ принялся раздвать трупъ, замчательно длинный и сухой. Первое, что кинулось ему въ глаза, когда онъ распахнулъ покровъ мертвеца, былъ громадныхъ размровъ парикъ.

— Вотъ по истин странной формы парикъ, который не разъ уже попадается мн въ руки, — думалъ онъ: — Я видлъ его на какомъ то щегол француз… Да вотъ и ботфорты несчастнаго почталіона Крамнера, раздавленнаго лошадьми, и… что за чортъ?.. полный черный костюмъ профессора Сингремтакса, стараго ученаго, который не такъ давно бросился въ воду. Кто же это явился ко мн въ наряд моихъ бывшихъ знакомцевъ.

Онъ освтилъ лицо мертвеца, но безполезно; черты, сильно обезображенныя, утратили форму и цвтъ. Онъ обшарилъ карманы платья и вытащилъ нсколько старыхъ бумагъ, пропитанныхъ водою и загрязненныхъ тиной. Хорошенько вытервъ ихъ своимъ кожанымъ передникомъ, онъ прочелъ слдующія безсвязныя, полустертыя слова:

«Рудбекъ; Саксонъ Грамматикъ; Арнгримъ епископъ Голумскій — Въ Норвегіи только два графства, Ларвигъ и Ярлсбергъ, и одно баронство… — Серебряные рудники только въ Конгсберг; магнитные и азбестовые только въ Сунд-Моер; аметистовые только въ Гульдбрансгал; халцедонные, агатовые и яшмовые только на островахъ Фа-р"oрскихъ. — Въ Нукагив, во время голода, мужчины пожираютъ своихъ женъ и дтей. — Тормадусъ, Торфеусъ; Ислейфъ, епископъ Скальгольтскій, первый исландскій историкъ. — Меркурій игралъ въ шашки съ луною и выигралъ у нея семьдесятъ вторую часть дня. — Мальстромъ, пучина. — Hirundо, hirudо. — Цицеронъ, горохъ; слава. — Ученый Фродъ. — Одинъ совщался съ головой Мимера, мудрый (Магометъ и его голубь, Серторій и его лань). — Чмъ почва… тмъ мене содержитъ она гипса…»

— Не смю врить глазамъ! — вскричалъ Оглипиглапъ, выронивъ пергаментъ: — Это почеркъ моего стараго хозяина Бенигнуса Спіагудри!..

Снова осмотрвъ трупъ, онъ узналъ его длинныя руки, рдкіе волосы и остальныя примты несчастнаго.

— Да, — подумалъ онъ, качая головой: — недаромъ обвиняли его въ святотатств и колдовств. Дьяволъ утащилъ его, чтобы утопить въ Спарбскомъ озер… Вотъ превратность человческой судьбы! Кто бы могъ подумать, что докторъ Спіагудри, такъ долго принимавшій другихъ въ этой гостинниц мертвецовъ, со временемъ самъ найдетъ въ ней убжище.

Лапландскій философъ поднялъ тло, чтобы положить его на одну изъ шести гранитныхъ плитъ, какъ вдругъ примтилъ что-то тяжелое, привязанное ремнемъ къ ше злополучнаго Спіагудри.

— Должно быть камень, — пробормоталъ онъ: — съ которымъ дьяволъ спихнулъ его въ озеро.

Однако онъ ошибся. Это былъ небольшой желзный ящикъ, на которомъ Оглипиглапъ, тщательно вытеревъ его, примтилъ большую печать съ гербомъ.

— Ну, тутъ кроется какая-то чертовщина, — подумалъ онъ: — этотъ человкъ былъ святотатецъ и колдунъ. Надо снести этотъ ящикъ къ епископу, чего добраго тамъ сидитъ самъ дьяволъ.

Уложивъ трупъ въ мертвецкой, онъ отвязалъ отъ него ящикъ и поспшно пошелъ въ епископскій дворецъ, бормоча дорогою молитвы и заклинанія противъ своей страшной ноши.

XLVII

Ганъ Исландецъ и Шумахеръ встртились въ одной темниц Шлезвигскаго замка. Бывшій канцлеръ, оправданный судомъ, медленными шагами расхаживалъ по комнат, проливая горькія слезы; осужденный разбойникъ, окруженный стражей, хохоталъ въ цпяхъ.

Оба узника долго смотрли другъ на друга въ молчаніи: можно было сказать, что они узнали другъ въ друг враговъ человчества.

— Кто ты? — спросилъ наконецъ бывшій канцлеръ разбойника.

— Ты убжишь, услышавъ мое имя, — отвтилъ тотъ. — Я Ганъ Исландецъ.

Шумахеръ приблизился къ нему.

— Вотъ теб моя рука, — сказалъ онъ.

— Ты хочешь, чтобы я ее сълъ?

— Ганъ Исландецъ, — возразилъ Шумахеръ: — я люблю тебя за твою ненависть къ людямъ.

— Вотъ за то-то я и тебя ненавижу.

— Послушай, я подобно теб ненавижу людей, потому что я длалъ имъ добро, а они платили мн зломъ.

— Ну, я не потому ненавижу людей; я ненавижу ихъ за то, что они длали лишь добро, а я платилъ имъ зломъ.

Шумахеръ вздрогнулъ отъ взгляда чудовища. Онъ пытался переломить себя, но душа его не могла симпатизировать разбойнику.

— Да, — вскричалъ онъ: — я презираю людей за то, что они жестоки, неблагодарны, вроломны. Имъ обязанъ я всми моими несчастіями.

— Тмъ лучше! Я, напротивъ, обязанъ имъ всмъ своимъ счастіемъ.

— Счастіемъ?