Гангрена Союза

Так вот в чем дело, — наконец сообразила Катя. — То-то все они ссылаются на положение в стране. Бедный Бондо не вовремя заговорил.

Вскоре хлопнула входная дверь, и она услышала голос Тенгиза. О чем он беседовал с Валико, она не разобрала. Скорее всего, подробно пересказывал ему вчерашние события в своем доме. Теперь Катя осознала, какие тяжелые времена наступили для Тенгиза.

Наконец, заскрипели стулья и Валико позвал:

— Иди, Катиа, муж за тобой пришел.

— Одной идти, а малыша тебе оставить? — Вежливо спросила Катя.

— Ну, не знаю, как Тенгиз скажет. Нужны ли вы ему теперь? Я немного сомневаюсь. — Старшина отнюдь не шутил. — Иди-иди, пока у меня настроение.

— Разберемся, Валико. — Подал голос Тенгиз. — Пойдем, Катя, дома поговорим.

29. Тенгиз и Катя ищут выход

Весь путь Тенгиз нес ребенка на руках, подсознательно загораживая его от прохожих. Катя катила коляску и тоже молчала. Их беседа не должна было достичь посторонних ушей. Уложили Бондо и сели обедать. Тина, с непреклонным лицом, строго смотрела на сына и полностью игнорировала Катю. После обеда супруги уединились в беседке. В полной тишине о чем-то каркала ворона. Тенгиз водил фломастером по обрывку картона.

— Скажи хоть слово, — не выдержала Катя. — Я же вижу твое положение.

— Уверен, что ты понимаешь не всё. О событиях в Тбилиси, полагаю, слышала?

— Слышала. И о событиях в Сухуми тоже.

— Сухуми уже не причем.

— Как не причем? Абхазии нельзя искать независимости, а Грузии можно? — Кате вся эта грызня маленьких патриотов активно не нравилась. — Им, кстати отдали Абхазию всего полвека назад.

— О чем тут спорить? Политика — это борьба без правил. Абхазия — не наша с тобой проблема. А Грузия, похоже, скоро выйдет из Союза и что тогда будет с нашей семьей, с Бондо?

— Кто ей позволит выйти… Смешно. — Пожала плечами Катя.

— Знаешь, я всегда поражался, почему ты, с твоими мозгами, так плохо разбираешься в жизни. Как это получается, дура — дурой, а в науках корифей?

— Бывает. Ты, вон ориентируешься в быту, как щука в пруду, а инженер из тебя никакой, — не осталась в долгу Катя.

— Комплиментами обменялись. И хватит. Пора обсудить более важные вещи.

Тенгиз нацедил из бочонка немного молодого вина. Оно почти не пьянило и не мешало думать. Катя видела, что Тенгиз, против обыкновения, в затруднении, еще ничего не решил.

— Начнем с главного, — начал Тенгиз. — Союз скоро развалится и мы должны решить, что будет с нами дальше. — Он жестом остановил Катю. — Подожди возражать. У меня круг общения шире, я более информирован. Грузии всегда нужен был сильный патрон. Сначала Византия, потом Турция, монголы, арабы. А ныне Россия нам надоела. Потому что ослабла. Подожди, здесь еще американцы будут! Искусством, кухней, мудрой беседой да харизмой не проживешь.

— Любви к центру тут и не было. Но Москва, как бы ни ослабла, сильнее.

— Протесты в Тбилиси только начались, расходиться никто не собирается. Все настроены стоять до конца.

— Они настроены или их настроили?

— Какая разница? Настроили, конечно, но долго убеждать их не пришлось. Недовольство бьет через край. Натерпелись. А виноват кто? Внешний враг, как обычно. Ну, не они же сами!

— Митинг разгонят, — равнодушно протянула Катя, — главари посидят недельку под арестом.

— Нет, Катюша. Ослабили цензуру — ослабло и всевластие. У одних окончилась вера, у других улетучился страх. И никто, подумай, никто не осуждает верховную власть. Один народ возмущается другим народом.

— Но власть-то еще не пала.

— Местная власть уже пала. Милиция разгонять повстанцев не будет, она даже охраняет этот митинг. Армию, конечно, не привлекут. Это и московская публика не одобрит.

Напоминание о московской публике было как раз к месту.

— Может быть, самое время махнуть в Москву?

— Так ведь не сразу же. Нужно подготовить место работы и место проживания. Ты ведь не собираешься везти Бондо на съемную квартиру? Мы не можем уехать отсюда ни с чем. А пока тихо и без скандалов проживем какое-то время здесь.

— Как ты это мыслишь? Ну ладно, ты будешь ходить гоголем перед приятелями, я это перетерплю. Но призови к порядку Тину, она превратит ребенка в неврастеника.

— Катя, ну что ты такое говоришь, как я могу приказать что-нибудь матери? Надо перетерпеть, ничего не попишешь. Сама подумай, Бондо вырастет и начнет нами распоряжаться?

— Напугал! — Хмыкнула Катя. — Да он и сейчас нами командует. Но поговори с ней по-хорошему. Всё-таки она была директором школы, русской школы, между прочим.

— Так ведь она тоже под гнетом окружения, подруг, соседей.

— Причем тут окружение, Тенгиз? Внутри нашего дома никого нет. Способна она, по крайней мере, не диктовать мне, как я должна общаться с сыном!

— Катюша, здесь всё не так легко, она, ведь, не поймёт, если я буду говорить с ней откровенно. Я могу упросить ее терпеть и не вмешиваться. Но об этом на следующий же день узнают все.

— Неужели побежит жаловаться на тебя соседям? Я так не думаю, ты уж слишком перестраховываешься.