Гангрена Союза

В Грузии так было всегда. Важные события в семье, такие, как свадьба или поминки сопровождались обильным застольем. Даже при карточной системе. Кате рассказывали, что и в годы войны для таких событий провизию всегда находили. Легко было догадаться, что и при голоде склады не были пусты, а распечатывали их только при важных происшествиях, в соответствии с традицией, освященной веками. Дефицит сохраняли иногда вынуждено, иногда — намеренно, и стоящие у кормушки обогащались, выделяя товары нужным людям. Здесь понимали, что раздать это добро всем — легко. Но тогда нечем будет обеспечить семьи при возникновении особенных обстоятельств. Ясное дело, самые уважаемые граждане легко оснащали своих близких всем необходимым в повседневной жизни, но это, по местным понятиям, было нормально. Аналогичные методы снабжения населения наверняка были внедрены и в других местах Союза. Но там это не афишировали, а на Кавказе обычаи совместного застолья делали эту «тайну» совершенно прозрачной.

Гости долго не расходились. Они по очереди рассказывали, какая прекрасная семья Пагава. Как много сделал и Тенгиз, и его отец, и дед, и все его предки. Вспоминали добрым словом так неожиданно ушедшего старого князя. Желали долгих лет Тине, яркого будущего Бондо. И не забыли про Катю. Каждый говорил что-то оригинальное, теплое. Тенгиз знал, что многим из них ему придется оказывать протекцию в Москве.

38. Империи бывают разные

Семью Пагава вначале приютила Юля Латынская. Нужно было ждать, пока им выделят квартиру. Места хватало всем: Юля как раз рассталась с очередным героем девичьих грез.

Она сразу поведала им печальную новость: Витя Коров недавно погиб. Пошел на вызов со своим франтоватым чемоданчиком, кто-то проломил ему череп и чемоданчик отнял. Скорая уже не успела. Это официальная версия следствия.

— Может быть, ты знаешь, Катя, есть ли у него родственники? — Тяжело вздохнула Юля. — Мы могли бы оказать им какое-то содействие.

— Куда там, у Вити никого нет. — Катя глотала слезы. — Забыла, что ли, как он жил на одну стипендию? Отец у него был химик-любитель, да он давно погиб в своей подсобке от производственной аварии. Какой-то промежуточный реагент оказался ядовитым.

У Юли на тумбочке зазвонил телефон. Она автоматически взяла трубку, рассеяно подержала ее на пальце, потом бросила на рычаг и пробормотала:

— Ах, отстаньте!

Были новости и о Сокове.

— Он стал важной птицей, ездит с охраной. У него совместное предприятие с вашими коллегами из Калифорнии. Недаром он посещал наши семинары. Витя побывал на презентации его успехов и на одном из стендов нашел любопытный аппарат. Он быстро протестировал прибор и догадался, что прообразом являлся наш «живой» блок. Попробовал, было лезть в бутылку, да охрана его вытолкала. Вскоре после этого Витя и погиб. И не факт, что польстились на его чемоданчик.

— Черт! — Выругался Тенгиз. — И зачем я намекнул ему тогда, по телефону, на Сокова!

— Неужели Соков такой законченный негодяй? — Вздохнула Юля. — Или это совпадение?

— Законченных негодяев не бывает. В каждом можно отыскать что-то и хорошее, — глухо сказал Тенгиз. — Но я пока не вижу — что.

— Он, между прочим, как-то заезжал ко мне. В полном блеске, на трех машинах, в шикарном прикиде, с французским парфюмом. Сверкал величием. Выспрашивал, переписываюсь ли я с Катькой. Так что в нем и в самом деле кое-что хорошее есть. У него хороший вкус.

Катя молча сжала зубы, а Тенгиз напомнил ей, что обычай кровной мести — не их метод.

Потом Тенгиз поведал Юле об особенностях их житья «за границей».

— Катя, а как это ощущала ты?

Катя так натерпелась, что погружаться в детали ей не хотелось.

— Это было трудно. Саперные лопатки ускорили события, но и без этого было не сладко. Раньше — снисходительное презрение, а теперь — ненависть. Мы слишком различаемся и дело не в том, что генетика у нас разная.

— Это верно. Кое-кто все наши неустойки ловко списывает на своеобразие нации, — подхватила Юля. — Мы и ленивы, и вороваты и пофигисты. А это, всего лишь, отмазка для элит. Сами, мол, во всем виноваты. А между тем, русский, переехавший на Запад, тут же становится законопослушным и, чаще всего, успешным. И грузины в Москве теряют кавказскую спесь, делаются контактными и надежными в дружбе. Мы, кстати, давно не говорили о вопросах национальной нетерпимости. — Обратилась Юля к Тенгизу. — Ты уж поделись, что бы ты нынче противопоставил шовинизму?

— А это не имеет специфического механизма. Тот же эгоизм, сосредоточенность на себе и своих. Начальное звено здесь — борьба за самого себя. И против чужих. — Тенгиз помолчал. — Мы ведь еще немного зверушки.

— Но ведь личность зависит от среды. — Прервала его Юля.