Гангрена Союза

— Еще бы! Личность пытается подчинить себе часть среды, чтобы стать крепче. Твоя рука — это часть тебя, потому что ты управляешь ею, как хочешь. Точно также и твое имущество — часть тебя. И еще твои подчиненные, твоя челядь. Князь Петр Кропоткин, анархист и Катин кумир, вспоминал, что его отец, генерал, получил орден из рук командующего за спасение турчанки из горящего дома. Турчанку спас его денщик, крепостной Архип и до Петра не доходило, почему подвиг совершил Архип, а награду получил отец. Однако отец был убежден, что его крепостной — это всё равно, что он сам, часть его самого.

В комнату заскочил Бондо и бесцеремонно залез Юле на колени. У Юли возникло чувство, что ей дали медаль, и она замерла в неподвижности. Бондо деловито занялся браслетом на руке Юли, который имитировал стаю летучих мышей.

— Можешь его погладить, — сказал Тенгиз, — он совершенно безобидный.

Погладить Юля все-таки не решилась и, стараясь равномерно дышать, снова обратилась к Тенгизу:

— Но стремиться стать сильным и подавлять окружающих — это еще не шовинизм. Где тут презрение к чужим?

— Потому что лучший способ стать сильнее — сбиться в стаю. Для этого великого ума не надо. Даже колония термитов отличает своих от чужаков. Национализм нужно искоренять, изучать тут нечего. Тебе остается лишь отделиться от чужака, а там, глядишь, и помириться можно. — Сказав это, Тенгиз обратился к Кате — Вспомни, насколько стало легче, когда твои отношения с матерью так натянулись, что вы перестали цапаться.

— А как вы с Катей считаете, распад СССР был неизбежен?

За свою короткую жизнь Бондо уже слышал это звукосочетание — СССР — но не понимал, что оно означает. Обычно у взрослых тогда портилось настроение. Поэтому он соскочил с колен Юли и побежал играть с подаренным ему паровозом, а Юля чуть расслабилась.

— Да, — уверенно сказал Тенгиз. — Я не считаю, что это всего лишь заговор удельных князей, которые собрались на днях в Беловежской пуще. Конечно, желание поцарствовать у них есть. Но и население их бурно поддержало. Республики уже отгнили от общего тела страны. Возражало всего-навсего население России. Но по-русски можно было худо-бедно объясниться в любой точке Союза, а вы местный язык знали плохо и это всех задевало. Можешь спросить у Кати.

— С этим я не соглашусь, — нахмурилась Катя. — Когда я выучила язык, это не облегчило мне отношения с коренным населением. Они всё равно воспринимали меня, как часть чуждого этноса.

— Получается, что нас сложилась с ними любовь без взаимности. — Заключила Юля. — Ведь ты, Тенгиз, знаешь, как у нас относились к грузинам.

— Никакой загадки тут нет. Да, здесь к грузинам относились терпимо, многовековая привычка проживания в общей стране сформировало устойчивый положительный стереотип: «они наши». В Грузии это звучало по-другому: «мы ихние». Уловила разницу?

Объяснение Тенгиза Юлю не устроило.

— Это еще не вся правда, Тенгиз. Вы задумывались, почему осколки Британской империи продолжают уважать бывшую метрополию? В частности, сохраняют язык, как в Индии. Англичане никогда не заморачивались освоением местных диалектов. А нас бывшие друзья сильно не любят и стремятся избавиться от наших памятников и нашего языка.

Катя вопросительно посмотрела на Тенгиза.

— Давайте сравнивать, — продолжала Юля. — Основная идея Британской империи — нести цивилизацию отсталым народам. Вспомните Киплинга:

Несите бремя белых, —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть — чертям!

— На это была направлена вся пропаганда, — напомнила Юля. — Англичане провозглашали, что их усилия направлены на преодоление отсталости, и это стало мировоззрением самих племен. И даже неважно, как фактически относились они к покоренному населению. Колонии, получив независимость, видят, куда следует двигаться к дальнейшим успехам. А Россия внушала народам, что они равны. А если все равны, то вы не командуйте. При образовании Союза в него сразу была внесена инфекция раздора.

О Сокове все помнили, но в разговоре он не всплывал. Проблема должна была дозреть.

Ночью выпал первый снег и утром Катя с Юлей вывели Бондо во двор. Сказать, что он был поражен — это ничего не сказать. Он соскользнул на землю и с победным криком бросился в сугроб. Полагая, что это мороженое, тащил его в рот. Его убеждали, что снег не сладкий. Он, конечно, не поверил, и вкус ему понравился. Потом Бондо с восторгом обнаружил, что на снегу после него остаются следы!

Садик для Бондо пока не нашли, но выручила мама Юлии.

— Чем расплачиваться будешь, — кокетливо спрашивала Юля Тенгиза.

— Роди сына, — заверил Тенгиз, — отправим его на Черное море к моей маме. Она не откажет и вернет тебе сына, говорящего на двух языках, как наш Бондо.

— А русский откуда у него там возьмется?