Ганнибал тоже рвался в бой. По словам Полибия [3, 70, 9–12], он был хорошо осведомлен о том, какие стремления обуревали Семпрония, и со своей стороны всячески поощрял римского полководца, заманивая его в свои сети. Ход мыслей Ганнибала был примерно тот же, что и у Сципиона. Битва необходима уже потому, что еще есть возможность воспользоваться помощью галлов; битва необходима и потому, что сейчас карфагенской армии противостоят необученные новобранцы (к тому же Сципион, пока лечит рану, не примет участия в сражении); наконец — и это, с точки зрения Полибия, самое существенное, — Ганнибал считал нужным действовать, а не проводить время в праздности. Наш источник по этому поводу замечает: полководец, приведший свои войска в чужую страну, стремящийся осуществить необыкновенно дерзкие предприятия, должен постоянно возбуждать все новые и новые надежды в своих соратниках — в таком образе действий единственный для него путь к спасению. Слово «спасение» невольно настораживает: теперь уже не только в уста карфагенского полководца, обращающегося к своим солдатам, вкладывается фраза о том, что у них есть только один выбор — победа или гибель. Теперь эту же мысль преподносит как итог своих размышлений едва ли не самый крупный из историографов древности — вдумчивый наблюдатель, глубокий мыслитель, сам опытный воин и государственный деятель.
Впрочем, не только эти соображения заставили Ганнибала в конце концов отказаться от той выжидательной позиции, которую он занял сразу после битвы при Тицине. Ближайшие события показали ему, что, пока римские легионы находятся в Северной Италии, он не может быть по-настоящему уверен в прочности своего положения. Как уже говорилось выше, Ганнибал узнал, что некоторые союзные ему галльские племена, обитавшие в долине Пада недалеко от Требии, начали переговоры с римлянами, рассчитывая таким способом обезопасить себя от мести в случае победы римского оружия, и римляне, явно довольные уже тем, что эти племена пытаются сохранить нейтралитет, благосклонно их принимают. Ливий пишет о возмущении, которое охватило Ганнибала; ведь это по призыву галлов, повторял разгневанный пуниец, он явился в Италию, чтобы освободить их от римского гнета. И вот теперь, желая, по-видимому, закрепить уже почти завоеванную свободу, Ганнибал отправил против припаданских племен карательную экспедицию (2000 пехотинцев и 1000 всадников — галлов и нумидийцев). Подвергшись нападению, эти племена обратились к консулам с просьбой о помощи, так как они страдали будто бы от чрезмерной преданности римлянам. По рассказу Ливия, между консулами и на этот раз началась дискуссия.
Сципиону не нравилось ни время, когда римлянам предлагалось вступить в бой, ни сам повод, так как он не доверял галлам, считая их готовыми к новым изменам. Семпроний настаивал: самое лучшее средство сохранить союзников, говорил он, это помогать тем из них, кто попал в беду и нуждается в помощи. И так как Сципион медлил и определенно не хотел действовать, Семпроний отправил против всадников Ганнибала большую часть конницы, находившейся непосредственно под его командованием, и с нею 1000 копьеметателей. Неожиданное нападение привело в смятение обремененных добычей карфагенских солдат; многие из них были убиты, а остальные бежали к лагерю, под защиту караулов. Римляне тоже отошли к своей стоянке, однако Семпроний снова послал в бой уже всю свою конницу и всех копьеметателей. Ганнибал, остановив своих воинов у лагерных укреплений, выстроил их лицом к неприятелю, но не вступил с ним в соприкосновение, поскольку хотел дать сражение в соответствии с собственными планами и замыслами. Именно так следует, очевидно, понимать Полибия, когда он пишет, что карфагенский военачальник не был в этот момент готов к решающей битве и считал, что без заранее разработанного плана, да еще по пустяковому поводу, не следует ее затевать [Полибий, 3, 69, 5—14; ср. у Ливия, 21, 52, 3—11]. И все же главное было сделано: Ганнибал внушил Семпронию мысль, что тот победил карфагенян (право на такое суждение давало ему то, что в этих стычках потери у пунийцев были больше, чем у римлян), и тем самым укрепил в нем уверенность в близкой решающей победе. Радостно возбужденный, Семпроний не желал даже слушать коллегу; он больше не хотел выжидать. Однако на этот раз сражение подготовил и место для него избрал Ганнибал.