Ганнибал

Ганнибал, направившись вверх по течению, обнаружил удобное место для наведения моста и приказал Гасдрубалу переправлять войска на другой берег. Сам он перешел первым и у моста встретил послов соседних галльских племен. Результаты победы при Тицине уже начинали сказываться: галлы явились к победоносному военачальнику с выражениями дружбы и предложениями союза; они готовы были доставить Ганнибалу необходимое продовольствие и принять непосредственное участие в борьбе против Рима. Пока велись эти переговоры, Магон Баркид во главе отряда всадников спустился вниз по течению к Плаценции; вскоре туда же подошли и основные силы карфагенской армии под командованием самого Ганнибала. Последний надеялся побудить Сципиона к новому сражению и даже выстроил на виду у неприятеля свое войско в боевой порядок. Но из римского лагеря никто не вышел, и Ганнибалу ничего не оставалось, как самому расположиться лагерем, также неподалеку от Плаценции и в непосредственной близости от римских войск [Полибий, 3, 66; 21, 47]. Нельзя, однако, не заметить, что Ганнибал не решился напасть на римский лагерь, хотя и имел к этому полную возможность, тем более что Сципион, лечивший свою рану, был, в общем, небоеспособен, среди римлян было много раненых и к тому же, как оказалось, карфагеняне могли рассчитывать и на определенную поддержку в самом римском лагере. Впрочем, о последнем обстоятельстве Ганнибал мог и не знать. В результате своей медлительности Ганнибал дал Сципиону время, необходимое для восстановления его армии, — ситуация, которая позже точно, хотя и в значительно больших масштабах, повторится после битвы при Каннах.

Вскоре после того, как Ганнибал подошел к Плаценции, в римском лагере взбунтовались галлы (1200 пехотинцев и около 200 всадников) и после ночной резни, в которой погибли, вопреки словам Ливия, немало римлян, перебежали к пунийцам. Ганнибал, приняв перебежчиков, отправил их на родину, чтобы они склонили своих соотечественников к союзу с карфагенянами. Он полагал, что, каким бы ни был результат этого эксперимента, племена, к которым принадлежали перебежчики, не могли бы рассчитывать на дружбу с Римом. Тогда же к Ганнибалу явились и бойи для того, чтобы подтвердить свой союз с ним. Они даже хотели передать ему римских магистратов, находившихся у них в плену со времен Мутинской войны, однако Ганнибал решил, что может позволить себе великодушный жест: он возвратил пленных бойям, дабы они могли обменять их на своих заложников [Полибий, 3, 67: Ливий, 21, 47]. Впрочем, некоторое время спустя Ганнибал обнаружил, что позиция галлов была значительно более сложной, чем это ему поначалу казалось, и что дипломатические шаги, которые он предпринял, далеко не достаточны и не обеспечивают, несмотря на взаимные улыбки, не только их поддержки, но и даже нейтралитета. Галлы пока еще не очень верили в окончательную победу карфагенского оружия и, желая обезопасить себя от возможных репрессий в будущем, вели секретные переговоры также и с римлянами [Полибий, 3, 69, 5; Ливий, 21, 52, 3].

Бунт галлов чрезвычайно обеспокоил Сципиона. Он опасался, что эта резня — сигнал к выступлению всех галлов против Рима, и принял необходимые, с его точки зрения, меры предосторожности: на следующую ночь римские войска тихо снялись с лагеря и двинулись к реке Требии, где холмистая местность затрудняла действия кавалерии. Ганнибал отправил вдогонку свою конницу, но его нумидийские всадники бросились к покинутому римлянами лагерю, и, пока они искали там добычу и жгли постройки, враги сумели переправиться через Требию. Ганнибал, следуя по пятам за Сципионом, снова разместил свои войска около римской стоянки. Галлы помогали карфагенянам, в том числе и продовольствием; к тому же Ганнибалу удалось овладеть и римской крепостью Кластидием, где были сосредоточены большие запасы зерна. Обошлось это Ганнибалу в 400 золотых, которые были уплачены за предательство начальнику местного гарнизона брундисийцу Дасию. Этим зерном пунийцы пользовались все то время, пока стояли у Требии [Полибий, 3, 68, 1–8; 69, 1–5; Ливий, 21, 48]. Ганнибал велел мягко обращаться с пленными, захваченными в Кластидии: он хотел показать, что италики могут его не бояться, что даже в плену им обеспечены снисхождение и благорасположение карфагенян.