Ганнибал

Время шло, шестимесячный срок диктатуры Квинта Фабия Максима истек, и он обратился к консулам с предложением принять командование римскими войсками. Сменив диктатора и его начальника конницы, консулы Гней Сервилий Гемин и Марк Атилий Регул строго придерживались стратегической линии Фабия — они держали армию Ганнибала под постоянной угрозой, но по-прежнему уклонялись от решающего боя, которого так хотел пунийский полководец. Пунийская армия начала испытывать острый недостаток в продовольствии, и Ганнибал даже думал, не уйти ли на север, в Галлию; его удержала на месте только мысль, что это будет принято за бегство [Ливий, 22, 31, 6–32, 3; ср. у Диона Касс., фрагм., 57, 21]. Таким образом, постепенно Ганнибал растерял все плоды блестящей победы при Тразименском озере.

С наступлением зимы военные действия у Гереония постепенно прекратились. Не прекратились, однако, события, ставшие следствием военно-политического поражения, которое потерпел Ганнибал. Серьезным актом было появление в Риме послов с дарами из Неаполя — одной из крупнейших греческих колоний на юге Апеннинского полуострова. Аналогичное посольство прибыло в Рим и из Пестума [Ливий, 22, 36, 9]. Сиракузский царь Гиерон прислал в Рим огромные запасы продовольствия и вспомогательный отряд — 1000 стрелков и пращников [Ливий, 22, 37]. Когда принимали дары от неаполитанцев, были, если верить повествованию Тита Ливия [22, 32, 4–9], произнесены слова о том, что Рим — глава и акрополь всей Италии — борется не только за себя и свою власть, но и за своих союзников, их города и поля. Такова была та политическая пропаганда, которую римское правительство противопоставило Ганнибалу, на что ему ответить было нечем. Победы не было, а грабежи, убийства и пожарища очень слабо вязались с обликом освободителя Италии, в котором пунийский полководец хотел предстать перед ее многочисленными племенами и народностями.

Единственное, что оставалось Ганнибалу, — выжидать дальнейшего развития событий. И тут ему повезло. К моменту, когда в Риме должны были происходить выборы консулов на новый, 216 г., там разразился острейший политический кризис, исход которого непосредственно повлиял на ведение боевых операций. В сущности, это была очередная вспышка борьбы за власть между римским плебсом и сенатом, и в конце концов победила плебейская линия, направленная на быстрое и решительное окончание войны. Консулом был избран Гай Теренций Варрон — тот самый, который настаивал в свое время на уравнении в правах Фабия и Минуция, плебейский вождь, снискавший себе исключительную популярность. Ливий [22, 25, 18–26, 3; ср. у Диона Касс., фрагм., 57, 23–25] изображает этого человека — несомненно, выходца из социальных низов — выскочкой и карьеристом. «Передают», что его отец был мясником, сам разносил свой товар и в этом рабском занятии пользовался помощью сына. Сын же, которому деньги, нажитые отцом, дали возможность в будущем выбиться в люди, избрал для себя политическую карьеру. Произнося речи в защиту людей низкого происхождения, против интересов знати, он обратил на себя внимание, а затем достиг и должностей, проделав обычную для Рима карьеру — был квестором, плебейским и курульным эдилом и претором; теперь он претендовал на высшую государственную должность. Из этого, очень пристрастного и далекого от объективности изображения мы можем тем не менее уловить черты народного вождя, очевидно преемника Фламиния, ненавистного знати.

Другим консулом, согласно действовавшим в Риме политическим установлениям, следовало избрать патриция. Единственным, кто мог сколько-нибудь успешно вести политическую борьбу с Барроном, нобилитет в этих условиях посчитал известного врага плебеев Луция Эмилия Павла. То есть он стал консулом не столько в качестве коллеги, сколько в качестве противника Баррона, замечает Ливий [22, 35, 1–4].

Результаты выборов в Риме предопределили ход кампании 216 г. Ганнибал мог быть доволен: борьба между нобилитетом и плебсом перешла в борьбу между консулами, у которых не было единогласия по вопросу о том, как бороться с карфагенянами.