Ганс и Грета

Онъ могъ спуститься только въ ущелье, потому что остальныя дороги мы всѣ оцѣпили. Мы подвигаемся все ближе и ближе, и я уже заранѣе наслаждаюсь минутой, когда мои собаки съ лаемъ бросятся на него. Вдругъ – меня и теперь морозъ подираетъ по кожѣ – раздался опять выстрѣлъ. Онъ застрѣлился, говоритъ Матіасъ. Глупости! отвечаю я, а самъ думаю тоже самое. Приходимъ мы къ ущелью, стоимъ тамъ и поджидаемъ. Ганса нѣтъ какъ нѣтъ. Онъ вѣрно спустился въ пропасть, говорить Матiась. Глупости! говорю я, а самъ думаю тоже самое, потому что, где же ему больше быть? Хотя ночью спуститься въ пропасть, я вамъ скажу, чертовски смелая штука! Вдругъ одинъ изъ нашихъ кричитъ: вотъ онъ! И точно, вижу я, въ ста футахъ предъ нами спускается человѣкъ въ пропасть и на спинѣ тащитъ звѣря. Я думалъ въ первую минуту, что со мною сдѣлается ударъ! За нимъ, ребята! говорю я. – Благодаримъ покорно, отвѣчаютъ бездѣльники, не угодно ли самимъ попробовать? Я спускаю собакъ; какъ-бы не такъ! Ни одна изъ этихъ бестій не хочетъ лѣзть въ пропасть. Нечего дѣлать. Видно придется мнѣ, старому хрѣну, самому спуститься и окликнуть его. Только бы онъ остановился, я его упеку!

Эта исторія была такъ правдоподобна, что всѣ увертки, къ которымъ прибѣгалъ на показаніяхъ подсудимый, не принесли ему никакой пользы. Сначала онъ говорилъ, что не стрѣлялъ въ оленя на лужайкѣ возлѣ пруда; но потомъ, когда тамъ подъ сосною была найдена его военная фуражка, онъ долженъ былъ отступиться отъ первоначальнаго показанія. Такъ онъ и сдѣлалъ.

Онъ сознался, что застрѣлилъ еще молодаго оленя у самаго Ландграфскаго ущелья и, замѣтивъ за собою погоню, спустился съ нимъ въ пропасть; большаго же оленя онъ хотѣлъ перенести туда впослѣдствіи.

До сихъ поръ дѣло шло отлично, но съ этого пункта начиналось мученіе совѣтника юстиціи Геккефенига. Куда дѣвалъ Гансъ оленя и ружье? Не имѣя сообщниковъ, онъ не могъ ихъ сбыть на сторонѣ, особенно молодаго оленя, а Гансъ между тѣмъ все стоялъ на своемъ: въ лѣсу онъ былъ совершенно одинъ, а куда дѣвалъ оленя и ружье, этого онъ не скажетъ. На томъ дѣло и остановилось. Ни угрозы, ни увѣщанія, ни даже заключеніе на хлѣбъ и на воду, ничто не дѣйствовало на этого негодяя.

Это обстоятельство нѣсколько задержало слѣдствіе; но такъ какъ все на свѣтѣ имѣетъ свой конецъ, то въ одинъ прекрасный день кончился процессъ, и г-нъ совѣтникъ юстиціи прихлопнулъ рукою по связкѣ бумагъ, вздыхая и скорбя сердечно о томъ, что такъ мало исписалъ бумаги.

Самъ герцогъ, какъ болѣе всѣхъ пострадавшій въ этомъ дѣлѣ, – такъ какъ казенный лѣсъ и Ландграфская гора принадлежали ему и преступленіе совершено было въ его владѣніяхъ, – очень интересовался ходомъ процесса, и нѣсколько разъ даже спрашивалъ: не пойманы ли сообщники Ганса?

После этого, необходимо было иметь подъ рукою по-крайней-мѣрѣ двухъ мошенниковъ, а тутъ, какъ на зло, имелся на лицо всего одинъ!

Его свѣтлость назвалъ совѣтника юстиціи осломъ, прибавивъ, что если бы онъ, герцогъ, могъ заняться этимъ дѣломъ, оно давно было бы кончено. Оттого совѣтникъ юстиціи такъ и вздыхалъ, похлопывая рукою по связкѣ бумагъ, и представляя это дѣло на судъ присяжныхъ.

Присяжные совѣщались недолго. Дѣло было ясно какъ день. Вся деревня въ одинъ голосъ отозвалась о подсудимомъ съ самой дурной стороны. Булочникъ Гейнцъ показалъ, что бывшего у него въ услуженіи Ганса онъ считаетъ способнымъ на всякую низость. Староста Ейсбейнъ сказалъ, что онъ всегда былъ увѣренъ, что «яблоко недалеко упадетъ отъ яблони». Клаусъ показалъ, что онъ часто встречалъ Ганса въ неурочные часы въ лѣсу, а Репке, у котораго подсудимый служилъ въ послѣднее время, отозвался, что Гансъ пьяница, крайне лѣнивъ на работе и съ самаго начала внушалъ ему подозреніе; а отказалъ онъ ему отъ мѣста оттого, что этотъ негодяй испортилъ ему мельницу и причинилъ этимъ громадный убытокъ. Цѣлая куча обвиненій, подозрѣній и злословія обрушилась на несчастнаго Ганса, и, несмотря на свой ростъ и физическую силу, онъ долженъ былъ склонить голову подъ этимъ гнетомъ.

Три года заключенія въ смирительномъ доме, а по истеченіи этого срока, пятилѣтній полицейскій надзоръ, – это было слишкомъ легкое наказаніе для такого бездѣльника. Такъ говорили присяжные по окончаніи засѣданія и разошлись по домамъ обедать. Гансу тоже позволено было уехать, только не домой, а обратно въ смирительный домъ.