Гапландия

Пригорин промолчал. Сыщика в третьем сезоне несправедливо обвинили в убийстве, вел он себя выше всяких похвал, легко и с юмором отметя все улики. А уже в следующей серии был найден настоящий убийца. Все преступники оставляют следы. Как сказано в той самой старой книге, почти всякий преступник в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность. Это затмение охватывает человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются в том же виде в самый момент преступления и еще несколько времени после него. Что первично болезнь или само преступление? Странная книга ответила на этот вопрос не так однозначно, как всем бы хотелось.

А вы заметили, что иногда в критические моменты мозг как бы отстраняется от реальности и выдает картинки воспоминаний, ребусы размышлений, безумные теории? Видимо, мышление ищет выход, и ищет его, перерабатывая прошлый опыт, все уведенное, услышанное, прочитанное. Но в таком авральном режиме мозг не может выдать системный ответ, подобно тому, как человек иной раз не может найти на компьютере необходимый файл и лихорадочно кликает по всем подряд папкам.

Когда мой естественный интеллект второй раз доставили в отдел, то уже не заперли в камеру, а отвели по длинному коридору под хлопанье стеклянных двустворчатых дверей к кабинету с табличкой «Старший следователь».

Старший следователь оказался седым круглолицым человеком в мешковатом костюме. Он встал из-за стола и встретил конвой гостеприимным взмахом руки.

— Как же ж так, а? — с детской обидой сказал хозяин кабинета.

— Мы в дежурку доставили, — заявил Пригорин. — Все часть по чести. Это они там косячат.

— Во-во, — поддакнул капрал, снимая с меня наручники. — Эта самая… безответственность.

— Сожитель Шэлтер! Как же ж вы не обождали? — спросил меня следователь и, не дожидаясь оправданий объявил. — Старший следователь службы опеки Кассин. Николай Анатольевич, — представился он, поглаживая мягкие белесые усы, показывая будто, что консьержи — каста элитная, имеют право и на небритость, и на отчество.

— Требую, чтобы мне объяснили, за что я задержан! — заявил я, подражая Хилону в топовом ролике.

Кассин улыбнулся, добрые глаза сложились в шкодливый прищур.

— А как же ж?! Всенепременно.

— Мы пошли, Анатольич? — спросил Пригорин.

— Долг, типа, зовет, — добавил капрал.

Следователь отпустил патрульных, учтиво пригласил меня присесть к столу.

Я со скрипом двинул стул, откинулся на нем и огляделся. Кабинет был плохо освещен, несмотря на два окна с раздвинутыми жалюзи. Т-образный стол с бордовой полировкой занимал треть помещения, возле компьютера тульей вниз лежит армейская треугольная фуражка. В углу замер сейф похожий на зомби, на нем графин с мутной водой. На стене висит портрет Президента — чопорный лик, складки у губ, длинные фьорды залысин.

Тоже губы поджать. Не буду сейчас истерить. Больше солидности, многозначительности, как в сериале. Я вам не какой-то там! Мне прочили большую служебную карьеру. Был бы сейчас советником Президента, кто бы посмел задержать? Два раза притом! Есть же законы какие-то!

— Георг Гегель, — сказал Кассин, заметив, что я смотрю на портрет. — Знаменитый философ до нашей эры. Философию права не читали?

— Не читал.

— Я, признаться, тоже. Явку с повинной хотите? — врезал внезапно он.

Я растерялся, но всего на секунду.

— Мне не в чем виниться.

— Ой ли, ой ли, — певуче вздохнул следак.

Он полез рукой в треуголку и достал оттуда очки в дешевой оправе. Поглядел на меня, на монитор, снял их, достал другие. «Так получше, — пробормотал он, поглядел на клавиатуру, достал и примерил третьи очки, — А так еще лучше».

Кассин пододвинул ко мне прямоугольник планшета. Я приложил руку, прошел идентификацию. Следователь снял очки, посмотрел мне в глаза и засмеялся.

— Так совсем хорошо, — сказал он.

Мне против воли стало смешно.

— Итак, начнем, — сказал Кассин и тут же уронил на пол блокнот. — В каких вы отношениях с Павлом Кольцовым? — спросил он из-под стола.

— Ни в каких, — сказал я, удивляясь. — Учились в школе давным-давно.

— И отношений не поддерживали?

— До вчерашнего дня нет.

Начало кое-что проясняться. Эх, Вжик! Вот оно, твое несогласие! Напился — веди себя достойно. Не надо поносить того, кого не надо. По ходу, бармен настучал.

— И должен вам сказать, — объявил я вылезшему Кассину. — Что наша встреча была случайной. Позицию Павла не разделяю.

— Это да, это правильно, — следователь потер нос. — Вы же ж засвидетельствали согласие с аудиозаписью допроса? И предупреждены о последствиях.

— Так это, — я показал жестом, как чип подносил к планшету.

— Замечательно, — Кассин застучал пальцами по клавиатуре. — В каких отношениях вы с Федором Вайсом?

— Не знаком. Нет отношений.

— С Анжеликой Труновой?

— Кто это?

— Понятно, — следователь зевнул. — Вы сказали, что позицию Кольцова не разделяете.