Гапландия

Паша еще раз обвел на бумаге нули, после чего разорвал салфетку и вместе с карандашом убрал во внутренний карман. Нафлудил математик, подумал я, ты про войну уже давай, а то память в телефоне тоже в минус уходит.

— Так, и потом ты…, — кистью руки я сделал несколько гребущих движений.

— А потом я имел содержательный разговор с о-ч-чень серьезным парнишкой из службы опеки. Об этой самой формуле. Тот чувак упомянул, что не их подследственность, что материалы пойдут цензурникам. Кто из студентов настучал, так и осталось загадкой. С работы вежливо… о, вру! С работы хамски выгнали. Я неделю ждал — «тук, тук, откройте, Цензурный комитет», но не пришли они. Зато начались тоскливые времена.

— И ты пошел в армию, — подхватил я.

— Я встретил Ермеса, он меня отформатировал. В том числе и про армию. Читаю — о! Увлекательная у меня биография, оказывается. Военно-политическая, что занимательно. А медаль за храбрость мне вручили оказывается, — голос Павла наполнился какой-то вдохновенной мрачностью — В тот самый день, когда накрылось пособие по безработице. Ты, может, помнишь, несколько лет тому, при полном одобрении масс отменили все социальные выплаты. Ублюдки еще протестовали. Те самые, которые четырнадцать миллионных процентов. А сто сорок шесть лояльно поддержали! Верноподданнически.

Я помнил. Я и сам поддержал. Власть знает, что делает. Там все определенно объяснили: на пособия живут конченные, вражеские, неподключенные. Они не желают работать, отмена выплат вовлечет их в общественную парадигму. Стоп!

— Паша, — прошептал я. — Так ты не воевал? Это постановка?

— Это, Алек, государственный промоушен.

Меня проняло пряно-горькое разочарование. И обида, как от тысячи дизлайков.

Бармен пронес мимо нас прямоугольный поднос, прямоугольную спину и выбритый добела затылок. Мне показалось, что он подслушивает нашу беседу, среди охотников за крамолой работники сферы услуг находятся вне конкуренции. Официанты, бариста, доставщики приносят большое число трофеев бравым сотрудникам ЦК. Но в чем нас с Пашкой можно обвинить? Сидим. Вспоминаем за жизнь. Сколько времени товарищ Вжик играет ветерана?

— Четыре года без нескольких дней, — ответил он, рассматривая зубочистку.

Тогда что? Ничего. Если человека множество зрителей воспринимают как офицера, то значит, он и есть офицер. Это тот случай, когда возможность факта становится фактом. На таком обрядовом каркасе построено наше близкое к идеальному общество. Есть запрос уважать ветеранов? Есть. Реальность ветеранов к этому не имеет никакого отношения.

— А реальность войны? — цедя слова сквозь зубы, произнес одноклассник. — Имеет значение реальность события? Тогда достаточно вероятности, воспринимаемой как свершившийся факт.

— Зачем подписчикам факты? Им нужны впечатления. Ты смотришь видео корифеев…

— Я не смотрю.

— Все говорят, что не смотрят и смотрят все. Я о чем? Впечатления!

— Какие впечатления от факта войны?

— Героические.

— Зачем?

— Скучно.

— Так и сам бы воевал, — с некоторым пренебрежением сказал Вжик.

— Если все воевать пойдут, то кто будет… — тут я замялся. Видимо, скоромность не позволяла озвучить причины собственной незаменимости в этой жизни. И алкоголь изрядно притупил реакцию.

— Кто будет ролики выкладывать, статьи писать в Сети? Ты это хотел сказать? — Пашка изломал зубочистку в мотлы, ошметки спрятал в карман.

Кто будет детей воспитывать? Кто будет выполнять свой долг? Служить на благо человейника «Гапландия». Это не изображать невесть кого!

— А ты уверен, что есть кто-то настоящий? — бросил Вжик. — Ты видел живьем хоть одного Корифея? Главный цензурник в телевизоре, может тоже артист.

У председателя Цензурного комитета крайне мало времени. Иногда его изображает артист. Приемлемо.

— Ты своего домкома видел? — продолжал Пашка. — Спорю, что нет.

— Гапландия — огромный комплекс.

— Во-от! Комплекс. Зарылись в свои человейсы. Такое концентрированное чувство к дому, что уже не важно окружение. А какая Система вокруг, тебе не интересно! Что там, страна, люди, планета — не важно. Кто главный в Системе — не интересно. Зачем? Нас не касается. Так и живем. Корифеи Сети задают образец, а мы подражаем. Чему подражаем?

— Система работает, — возразил я. — Подробности ни к чему. Система бесперебойно обеспечивает внешнее снабжение Гапландии… я как клауфил озабочен прежде всего своим помещением.

— Клауфил! — передразнил Вжик. — Оу! Клаустрафил. Все такие преданные небоскребу! Но каждый хочет особняк. Свой, личный.

— Клауфил всегда за человейник!

— А когда Система подрывает людей воевать, все идут, как контуженные.

— Ты-то что об этом знаешь?! — слишком громко воскликнул я. Посетители кафе дружно обернулись к нашему столику. И не такой я был пьяный, чтобы не заметить, как бармен потянулся к тревожной кнопке. Пашка сделал несколько всеобщих успокоительных движений, мол, все нормально, никаких скандалов. Потом выпил и тихо сказал: