Garaf

   - три сотни тяжёлой конницы;

   - шесть сотен средней конницы;

   - восемь сотен тяжёлой пехоты;

   - шесть сотен пеших лучников -

   из них:

Кардоланцы: 1200 чл.

   - сотня тяжёлой конницы;

   - три сотни средней конницы;

   - пять сотен тяжёлой пехоты;

   - три сотни пеших лучников;

Гондорцы: 400 чл.

   - сотня тяжёлой конницы;

   - три сотни средней конницы (йотеод);

Артедайнцы: 400 чл.

   - сотня тяжёлой конницы;

   - три сотни тяжёлой пехоты;

Линдонцы: 300 эльфов

   - три сотни пеших лучников.

   Но по-прежнему оставалось неясным, куда же их двигают "сильные мира сего"...

   ...Именно в ночь после общего соединения Гараву приснился тяжёлый сон.

   На поле в кровавой грязи лежали сотни воинов. Вороны каркали и дрались над трупами под холодным дождём. Он, Гарав, лежал тоже - придавленный мёртвым Хсаном. И смотрел в небо, с которого в глаза лился холод. А рядом лежал затоптанный в жижу штандарт Кардолана с перерубленным древком. И - возле него, повернув к оруженосцу белое мёртвое лицо, наполовину погрузнув в липкой кровавой каше - замер Эйнор.

   Потом к нему подошёл и склонился над ним Ангмар. На лице Короля была усмешка, а глаза смотрели жёстко и внимательно. Они не завораживали и не пытались заворожить... и Гарав в ужасе понял, что нужен Чёрному Королю в полном сознании. Чтобы полнее ощущать то, что для него приготовлено...

   И тогда Гарав сказал:

   - Я не боюсь тебя, тварь. Понял? Ты исчезнешь из этого мира, когда придёт твой срок. Так - будет. Что бы ты не сделал со мной...

   ...И его подхватил серебряный вихрь, в свисте которого слышался грустный голос Мэлет - и во сне Гарав понимал слова древнего языка...

   - Atan... tye nai cuinuva manen аtan... er rene, melmelva... er rene... (1.)

  

   ____________________________________________________________________________________________________________________

   1. Человек... ты должен жить как человек... только память, любовь моя... только память... (квэнья)

  

   ...Он проснулся. И долго лежал - до подъёма - мучительно думая.

* * *

   Когда Гарав подъезжал к "Гнезду кукушки" - небо хмурилось. Напротив двое мужиков ставили в доме новую дверь; спрятав руки под передник, за ними наблюдала сурово-деловитая хозяйка.

   Гарава - а точнее, Пашку - поражало, сколько умеют люди вокруг. В сравнении с ними люди - и взрослые и подростки - мира Пашки были полной тупой безручью; они, гордившиеся своими "знаниями"! Пашка-то ещё был довольно рукастым пацаном - он умел очень много из того, о чём и представления не имеют городские ребята. Мог ухаживать за скотиной, чинить мебель, готовить еду и вообще... А здесь сопливый пацан брал нож (и никто вокруг не кудахтал, что он отрежет себе пальцы!) и вырезал себе или младшим игрушку, причём вполне "товарного вида". Четверо мужиков за неделю ставили одними топорами хороший дом - и кто-нибудь из них потом между делом тем же самым топором украшал дом резьбой, которая в мире Пашки стоила бы пару сотен тысяч. А другой вполне мог всю эту неделю готовить из своего топора сытную четырёхразовую кормёжку. Рыцарь сам, вооружившись шилом и дратвой, спокойно шил сбрую коню из лично загнанной, содранной и выдубленной кожи. Получивший землю крестьянин без агрономов и землемеров соображал, где, когда и что посеять и на какие доли "ловчей" поделить эту землю. Солдат умел убрать урожай, охотиться и наловить рыбы. Крестьянин держал дома топор и лук не только для хозяйства. Удивляло и то, как чистоплотны "грязные средневековые дикари". Да, от них могло разить потом (своим и конским), железом и кровью, но при первой же возможности они не лосьонами и одеколонами поливались, а лезли в воду (даже холодную) - мыться. Тут не придумали зубных паст, но девять человек из десяти таскали в вещах ольховую кору.

   И вообще - люди - и большие и маленькие - ежедневно что-то решали, за что-то отвечали, что-то делали руками, о чём-то думали на завтра, на послезавтра, на год вперёд, что-то соображали, куда-то шли... Мир Пашки начинал казаться большущим благополучным болотом, и от этого становился ещё более фантастичным. И, признаться, оруженосец Гарав, по вечерам укладываясь головой на седло, всё чаще вспоминал тот мир с иронией - разве что его история заставляла мириться с существованием этого убожества хотя бы в фантазии: прочитанное о времени, когда и там было похоже на здесь. А его настоящее к Гараву - Гараву, который умел подковать коня, поддерживать на костре нужную температуру подогреваемой еды, спать на земле, рубиться на мечах - имело всё меньше и меньше отношения...