Garaf

   ...Удерживая знамя правой, Гарав другой рукой досадливо-резким движением сбросил шлем - кольчужный шарф потянулся с сухим звоном, шлем тяжело упал в воду, и горячую кожу обожгло почти морозным холодом. Мальчишка замотал головой, откидывая со лба мокрые волосы. На какой-то миг ему показалось, что происходит чудо - холмовики не двигались, стояли в дюжине шагов, и вода Сероструя бурлила у их меховых обмоток. Но потом слитный глухой топот за спиной заставил мальчишку обернуться - и счастливая улыбка поползла по его горящему, мокрому от пота лицу.

   Воины Кардолана бежали сверху к воде - молча, тяжело, неостановимо. Впереди мчался черноволосый витязь без шлема, и не осталось сейчас в лице Эйнора больше ничего мальчишеского - оно было страшным и вдохновенным.

   Победа, понял Гарав.

   - Дагор! - он поднял знамя выше. - Даг... уххх!

   Всё, что он ощутил - сильный удар в спину, в правую лопатку. Настолько сильный, что с трудом удержался на ногах и подумал, что в него запустили камнем. Но уже через секунду пришла боль. Боль была огненная и острая, она стремительной молнией ударила куда-то в грудь, и дыхание оборвалось. Гарав пытался вздохнуть, пережить эту боль и понять, что с ним произошло.

   Стрела из двухъярдового можжевелового лука, пущенная с десятка шагов, оснащённая наконечником, похожим на гранёный гвоздь - в пол-ладони длиной и почти в унцию весом - была специально предназначена для того, чтобы бить арнорских латников. Она прошила кожаный вест, густое плетение кольчуги, прочную лосиную кожу поддоспешной рубашки, пробила лопатку и ушла в лёгкое.

   Заведя руку за спину, Гарав коснулся древка, и в его глазах потемнело от нового приступа боли. Зато он смог вздохнуть и, когда пелена с глаз спала, увидел, что изо рта на нагрудник толчками выплёскивается яркая кровь.

   - Блин, больно, - сказал он по-русски. - От стрелы, пушенной без чести...

   Вторая стрела ударила в живот. Мальчишка молча вздрогнул всем телом, не выпуская знамени. Третья - скользнула по нагруднику в сторону; лучник не успел натянуть тетиву как следует, потому что как раз в этот момент добежавший до него Эйнор сделал из одного холмовика двоих и зарубил ещё троих раньше, чем в окровавленную воду рухнуло то, что осталось от неудачливого лучника.

   И тогда грозные Дети Волка... побежали.

   Они бежали и не могли остановиться перед тем ужасом, который гнал их. Ещё метался стяг, ещё что-то кричал тан - пока бегущие не затоптали и стяг, и его самого в стремлении скорей добраться до берега - подальше от алых сверкающих мечей...

   ...Кардоланцы сбили смешавшегося врага в сторону от брода - на глубину. Вопли тонущих и уносимых Сероструем смешались с мольбами о пощаде тех, кто бросал оружие и пытался спастись, падая на колени на мелководье. Кардоланцы молча рубили всех - и сдающихся, и пытающихся тщетно сопротивляться; из кардоланцев больше никто не кричал.

   Они рубили.

   Рубили.

   Рубили.

   Рубили молча, и багровые клинки с треском и свистом разбрызгивали вокруг красивое алое кружево...

   ...Гарав навалился всем телом на знамя, глубже всаживая древко в речной песок, чтобы оно стояло, когда он сам упадёт. Боль оказалась милосердной - недолгой, и теперь она отступила, оставив только лёгкое онемение и быстро распространяющийся по телу холод. Не жгучий, не зимний, а спокойный, плотный...

   Фередир успел подхватить падающего друга. Он отстал от воинов, не боясь, что не успеет в битву, что его назовут трусом - это всё было неважно. Важным оставалось только то, чтобы Гарав не упал в воду и не захлебнулся; Фередир успел. Он бросил меч, бросил щит и теперь волок тяжёлое тело на сухое место, вспенивая воду ногами и что-то бормоча, что-то не совсем понятное самому...

   Гарав продолжал дышать кровью, теперь она текла из носа, и из улыбающегося рта. Фередир сморгнул - нет, не привиделось, Гарав улыбался.

   Глядел на знамя над берегом - и улыбался.

* * *

   - Он не умрёт! - заорал Фередир. Лицо артедайнского лекаря было почти равнодушным; вытирая руки поданным учеником чистым куском полотна, он совершенно спокойно отозвался:

   - Не кричи, оруженосец. Тут много раненых, и им нужен покой.

   - Вылечи его, старик, - голос Фередира стал угрожающим. Седые брови лекаря чуть дёрнулись, он повернулся и пошёл в шатёр.

   - А... ты... - задохнулся Фередир и рванулся следом, хватаясь за кинжал. Но железные пальцы Эйнора замкнули запястье в стальной обруч. - Пусти! - прорычал Фередир и - впервые в жизни - замахнулся на своего рыцаря левой рукой - кулаком.

   Эйнор не стал уклоняться, не стал защищаться - и рука Фередира упала. Оруженосец заморгал, уткнулся в грудь рыцарю и заплакал - тихо и безутешно. Проходившие мимо люди смотрели мельком и безучастно - не один мужчина сегодня плачет. Эйнор прижал оруженосца к себе - молча и крепко.