Garaf

   Бесконечно сидеть в пещере было совершенно бессмысленно хотя бы потому, что запас дров невелик, а еды нет вообще. Обсохнув и согревшись, Пашка, кстати, ощутил жуткую жажду. Настолько нестерпимую, что даже хныкнул - ему показалось, что в горло заснули до желудка длиннющий ёршик для мытья посуды и при каждом глотке неспешно, вдумчиво поворачивают.

   Мальчишка оделся и, подумав, перевязал волосы банданой, а нож вывесил открыто. От прикосновения горячей одежды к телу на секунду даже подумалось, что и снаружи тепло...

   Но нет. Не было снаружи тепло, дул по-прежнему холодный ветер, хотя тучи-облака почти снесло. И вообще Пашка каким-то шестым чувством понял: нет, это всё-таки весна. Только ранняя или холодная.

   Стоя у пещеры, он опять огляделся, но уже внимательно. Нигде - ни единого признака человеческого жилья или просто следа человека (но в пещере-то было кострище...) Кругом были горы, холмы, блестящие известняковые выходы, тундра какая-то. И только на юге - далеко-далеко - синела призрачная полоска. Скорей всего, это был лес. И Пашка решил, что пойдёт туда и только туда. Он и сам не мог бы объяснить, почему его туда тянет. Скорей всего, это был генетический зов русского человека: в лесу - безопасность, на открытом месте - беда, в горах - зло...

   - Может, я сошёл с ума? - даже с некоторой надеждой спросил Пашка. Ему не хотелось никуда идти. Ясно было, что кроссовки промокнут опять с первых же шагов, а редкие летящие по солнечному небу редкие клочья в каждую секунду могут смениться прежними тучами.

   Правда, делать всё равно было нечего. Пашка несколько раз выругался погаже и зашагал на юг - к лесу...

   ...Спустя три часа, когда солнце перевалило зенит и тихо ползло на закат, мальчишка всё ещё шагал - ни разу за это время не остановившись - по мокрой равнине, где под жухлой травой тут и там прятались лужи, лужицы, а то и целые озерца. Плюс у всего этого был один - в первой же луже Пашка напился от души. Вода была ледяной, но зато растворила ёршик в горле.

   Пустошь не была безжизненной. Тут оказалось полным-полно всякой разной птицы... и мысли мальчишки стали обращаться в сторону голода. Не сказать, что он хотел есть так же, как недавно пить... но всё-таки ел он последний раз вчера вечером. В довершение всего - Пашка нет-нет, да и оглядывался - на севере появилась и неуклонно ползла следом во всё небо чёрная туча. Краёв у которой - кроме переднего, движущегося с медленной угрозой - не наблюдалось... Что там тащила эта туча в себе - чёрт его знает, но явно ничего приятного для одинокого и не по сезону одетого пацана.

   В этой картине было столько неприятного, что Пашка раздумывал было - наддать бегом к лесу. Но вовремя сообразил, что бежать до этого самого леса ему придётся дня два, не меньше - всяко туча окажется там раньше, и трепыхаться уже нечего. Правда... был вариант вернуться назад, в пещеру. Но что он там забыл и сколько там придётся просидеть?

   По здравом размышлении, он и в лесу ничего не забыл, а предстоящую ночь явно придётся провести в этой... тундре. Но Пашка не желал мыслить здраво, а желал, чтобы поскорей хоть как-то разъяснилась ситуация.

   Солнце и тучи на небе одновременно - это неприятно выглядит, тревожно. Но что-то подобное Пашка видел в жизни впервые. Ярко блестела вода во многочисленных лужах и лужицах. Одна из таких лужиц оказалась-таки озером, по которому курсировали толпы гусей и уток. Перейти его вброд было бы, наверное, возможно, но после этого температуры было не миновать - и мальчишка пошёл в обход.

   Озеро тянулось, как будто специально хотело отрезать Пашке путь к лесу. Более того - каким-то вывернутым манером оно повело Пашку - против его воли! - обратно к горам. Когда он это понял, то начал ругаться - громко и самозабвенно.

   Как ни странно, это помогло. Раньше Пашка точно вспомнил бы, что в древности ругань использовали как защиту от неудач и происков нечисти. Но сейчас он просто облегчённо выдохнул. Очевидно, эта чёртова лужа была не остатком зимнего таянья, а, так сказать, постоянной. Поэтому через неё заботливо наладили гать. Кто-то навалил широкую полосу хвороста, а сверху настелил скрученные хлыстами из мятых прутьев бревенчатые стлани. По гати вполне могли пройти два кавалериста в ряд, не то что один пеший мальчишка.

   Пашка заспешил по гати. Именно заспешил - почему-то не хотелось на ней задерживаться. Но даже на ходу он обратил внимание на вещь, которую заметил с самого начала, но как-то пропустил мимо сознания.

   На гать не ушло ни грамма железа и не сантиметра синтетического троса.

   Олег Николаевич пару раз рассказывал про места, при демократической власти скатившиеся в первобытность. Но как-то не верилось в это (чуть ли не меньше, чем в переносы в пространстве-времени). И, глядя на гать, ровно и увесисто подрагивающую под ногами, Пашка как раз и поверил в такой перенос...